южных водах. Эти баржи может дать управление Каралакского пароходства. Сами по себе эти южные баржи обслуживают только верховья Каралака и лишь изредка добираются в средние его воды — они построены для короткой речной волны юга и к широкой, почти морской волне северного района не приспособлены. Отправить их прямо в Пинеж —¦ значит идти на неразумный риск, этого никто не разрешит. Но до Медвежьего они пройдут свободно, если не будет бури. Медвежий почти на тысячу километров южнее Пинежа. Из Медвежьего после перегрузки дальше отправятся только северные суда, а южные возвратятся обратно.
Сильченко согласился также загрузить три баржи, выходящие дней через десять из ремонта. До Пинежа они, конечно, не дойдут, но смогут встать на отстой, где-нибудь севернее Медвежьего, в районе Мейги или Турана. Часть этого груза, самое необходимое, можно будет перебросить зимой оленями по санному пути.
После совещания Сильченко вызвал катер. Пока тот подходил к пристани, он соединился по телефону с управлением Каралакского пароходства и передал диспетчеру, что просит начальника пароходства генерала Серова принять его вне очереди по важному делу.
Сильченко сидел на носу и смотрел на серо-стальные воды Каралака. В волнах отражались темные, снеговые тучи, ползущие над берегами и широкой гладью реки. О предстоящем разговоре с Серовым Сильченко думал с тревогой. Он знал — разговор будет трудный. В годы гражданской войны Серов командовал тем корпусом, где Сильченко был комиссаром. Расстались они, когда Сильченко уходил в академию, недружелюбно — Серов не мог простить ему измену строевой службе. Несколько лет спустя он сам уехал в академию и закончил ее. Но холодок в их отношениях остался. Не раз еще им приходилось сталкиваться по работе в различных областях страны, и Сильченко вынес из этих встреч уверенность, что в трудную минуту он у Серова помощи не найдет. Но сейчас не было другого выхода, кроме как просить Серова — без него весь план рушился.
До управления пароходства был час езды вверх по реке, и за этот час Сильченко перебрал в уме несколько вариантов предстоящей беседы и отверг их все. Поднимаясь по лестнице главного здания пароходства, спускавшейся широкими ступенями к прибрежному скверу, Сильченко подумал, что немного было в его жизни случаев, когда, готовясь к важному разговору, он так плохо представлял бы себе, как поведет этот разговор, с чего начнет, какими будут первые слова.
Серов, невысокий, плотный генерал с красивой седой головой и умными, живыми глазами, встретил Сильченко внешне очень приветливо.
— Стареешь, Борис, — сказал он сочувственно, усаживая гостя в кресло. — Под глазами мешки, морщины разводишь. К чему бы это?
— Все мы не молодеем, — ответил Сильченко, усаживаясь.
— Сущая правда. Иногда посмотрю в зеркало и думаю: неужели это ты, брат?
По сухости, с какой ответил Сильченко, было очевидно, что продолжать разговор в этом легком тоне он не собирается.
— Я к тебе по важному делу, Василий, — произнес он.
— Знаю, что по делу, без дела ты к старому приятелю не выберешься. Когда диспетчер позвонил мне о твоем приезде, я немедленно вызвал машину, как на аварию. Ну что там у вас случилось?
Сильченко подумал, что надо обстоятельно все рассказать и обосновать просьбу серьезными аргументами, но вместо этого неожиданно для себя вынул еще не сданную шифровку и протянул ее Серову. Оживление мигом слетело с лица Серова. Теперь на Сильченко смотрели жесткие, хорошо ему знакомые глаза человека, умевшего приказывать, быстро ориентироваться в сложной обстановке, быть беспощадным к своим и чужим промахам. «Не даст!» — подумал Сильченко.
— Сволочи! — сказал Серов. — Сволочи, куда забрались! — повторил он и, привстав, передал телеграмму Сильченко. — В трудное положение попал ты, Борис.
«Нет, не даст!» — еще раз подумал Сильченко. Серов встал и прошелся по комнате.
— В самое устье Каралака ворвались! — повторил он гневно. — А что смотрела наша разведка? Крейсер вроде бы не муха, могли и засечь его на походе. — Он помолчал. — Что сейчас думаешь предпринимать, Борис?
— Самое главное для меня сейчас — вывезти из Пустынного как можно больше грузов, — ответил Сильченко. — Особенно арматуру и цемент, без них мы станем. — Он решился и сказал прямо — Мне нужна твоя помощь, Василий.
Серов усмехнулся.
— Догадываюсь, что не поплакаться пришел. Что за помощь?
— Нам требуются баржи и пароходы, чтобы забросить дополнительно тысячи четыре тонн из Пустынного в Пинеж, — нашего собственного флота на это не хватает. Всех потерь это, конечно, не покроет, но легче станет. Если я этого не сделаю, повторяю, решение ГКО будет сорвано и завода мы не пустим.
— Понимаю, — заговорил Серов. — Но видишь ли, Борис, ты не водник и не знаешь, что мои баржи и пароходы не могут ходить так далеко на север, как суда твоего флота, — они не приспособлены к арктической широкой волне. Я обслуживаю навигацию между южными городами нашего бассейна. На такой риск, как отправка барж на крайний север, я пойти не могу.
— Знаю. Я и не прошу этого. Дай мне посуду до Медвежьего. Там я перегружусь в пришедшие с севера суда и возвращу тебе твои баржи и буксиры. — Сильченко помолчал и добавил, зная по старому опыту, что Серов рассердится, и желая, чтобы Серов рассердился: — Если ты сам не можешь, Василий, решить это дело, я свяжусь с Москвой, оттуда пришлют бумагу, это я гарантирую.
— А что толку в твоей бумажке? Она мне количество барж не увеличит, — зло сказал Серов. — Такие вещи мы должны с тобой уметь решать сами, без приказов Москвы, не первое десятилетие в партии. — Серов помолчал и пояснил: — Я не против твоего плана, план мне нравится, осуществить его с технической стороны легко. И помочь тебе нужно, это я понимаю. Суть дела в том, что нет ни одного свободного судна. В южных городах нашего бассейна свои и эвакуированные заводы — все они работают на фронт. Моя посуда перебрасывает грузы из этих городов в Пустынное, на железнодорожную магистраль. План этих перебросок очень напряженный, я и так еле с ними справляюсь. Сомневаюсь, чтобы Москва разрешила срезать его хоть на тонну. Фронт есть фронт. Слыхал сегодняшнюю сводку? А у нас прямая нитка к Волге.
Сильченко молча смотрел на угрюмого Серова и понимал, что все его доводы бесполезны и что к Москве обращаться тоже бесполезно. В такое время, когда бои идут у окраин Сталинграда, никто не разрешит срывать поток военных грузов, идущих на фронт. И сам он, Сильченко, не имеет права этого требовать. И без того его комбинату дается слишком много — в ущерб сегодняшним нуждам фронта.
Серов думал, опустив голову, потом снял трубку телефона.
— Начальника дороги, — сказал он. — Начальника дороги, говорят вам! — крикнул он и уже обычным тоном продолжал: — Егоров?.. Здравствуй, говорит Серов… Ну вот и хорошо, что узнаешь по голосу. Тут у меня сидит Сильченко, начальник нашего северного строительства. У них там крупное происшествие… Завтра на бюро крайкома расскажу. Дело оборачивается так: ты им навез сюда, на их базу, много всякой всячины — все это нужно немедленно, не теряя ни одного дня, перебросить в их Арктику, иначе строительство станет… Знаю, знаю, что твои рельсы так далеко не тянутся. Они тебя и не просят. Они просят у меня посуду до Медвежьего, с перегрузкой в Медвежьем на идущие с севера суда. Не могу сказать, чтобы это было мне приятно: сейчас там туманы, сам понимаешь, риск большой. Но у них положение отчаянное: если откажу, срываются правительственные сроки пуска. Да и не согласятся они с моим отказом, а устроят мне неприятности в ЦК… Правильно, и я так думаю, нужно дать. Но я не один, у меня ты на шее сидишь — я подвожу тебе из южных районов грузы. Я даю сейчас же суда, если ты за эти две недели, что они будут отсутствовать, согласишься перебросить из южных городов по всем твоим боковушкам эшелонов десять — двенадцать… Понимаю, Егоров, понимаю — сейчас в стране ни у кого нет легких планов. Я считаю, что другого выхода нет… Дело не в крайкоме, крайком не будет возражать, если мы с тобой договоримся… Хорошо, наведи справки, я подожду.
Серов положил трубку и выразительно посмотрел на Сильченко.
— Теперь все от Егорова зависит, — сказал он. — Если он примет на свои плечи те грузы, что я не смогу перевезти, отдав тебе суда, завтра же ты получишь две баржи, а на этой неделе дам еще штук восемь. А если откажется, значит ничего не вышло, тут только прямое решение ГКО сможет помочь
