Ваш номер — тринадцатый

как разгорается большой огонь из оброненного уголька. И пламя выплеснулось на все плечо, обожгло левую лопатку…

С белым, неживым лицом Зорин завалился набок и рухнул на холодные доски сцены. Народ в зале повскакивал с мест, завертелся в бестолковой и бесполезной суете.

* * *

Когда «скорая», завывая сиреной, неслась по улицам, Зорин откуда-то знал: ему уже не проводить планерок, не валять по ковру Венерку, не распивать бутылочку со славным старикашкой Пифагором, не направлять легионеров на защиту белой нации.

Тут рядом с ним образовался Фабиан. Отодвинул капельницу и присел на краешек носилок:

— Ну что, дорогой центрфорвард? Удалили вас с поля?

— Удалили, — тихим эхом откликнулся Зорин. — А за что?

— Точно не знаю, но думаю, за то, что не построили корабль. Корабли должны строиться, а умельцев, знаете ли, немного. Но вы все же молодец: отказались от счастливого номера, от столь всеохватной халявы! На такое, знаете ли, мало кто решится! Ну да, впрочем, теперь это неважно. Дальше матч пойдет уже без нас с вами. Хотя и это тоже — неважно.

— Почему — неважно?

— А потому, что все это — сплошное фуфло: и матч, и счет в нем, и наш с вами Сатана, которого на деле-то и нету!

— Что? Сатаны нет?

— Увы! Дьявол — это самая грандиозная мистерия и самое глобальное надувательство за всю историю человечества. Есть мы — безымянные солдаты, которые придумали себе генералиссимуса.

— Для чего?

— А чтобы, когда припрет, было на кого валить собственные грешки.

— Значит, все это — розыгрыш?

— А что удивляться? — усмехнулся Фабиан. — Жизнь вообще — сплошной розыгрыш.

— А что — не розыгрыш? — спросил еле слышно Зорин.

— А не розыгрыш то, что после жизни.

— А как там?

— Кому как, — пожал плечами Фабиан. — Да скоро сами узнаете! Ну ладно, мне пора. Прощайте, центрфорвард!

Вместо Фабиана выплыло угреватое, в прожилках лицо фельдшера, и Зорин потерял сознание. Вся суетность окружающего мира отпустила его, перестало пронзительно жечь сердце. И вообще как будто не стало ни сердца, ни дряблого, немощного тела, зато появилось ощущение небывалой легкости и полета.

Зорин словно бы плыл невесомо среди темной, бесконечной воды. И не было ни берегов вокруг, ни неба над головой, а только — обступающая серая полумгла и влекущий его поток. А навстречу наплывала, сгущаясь, большая тьма, которая казалась чернее ночи. И когда она совсем выросла и нависла над ним всей громадой, Зорин ее узнал: каменная стела из давних его снов.

Стела начала крениться — все больше и больше. И за мгновенье до того, как она накроет его своей непроглядной ночью, Зорин очнулся.

Эпилог

Машина въезжала в больничные ворота. В заднее незашторенное окно он увидел облупившуюся кирпичную арку. В ее проеме тяжко ползли свинцовые питерские тучи. Вон они, твои ворота в небо!

Ему не было ни больно, ни обидно, никак и ничего. Лишь какой-то нездешний холод пронизывал до костей.

Вот и прошла жизнь — словно приснилась. Какой короткий, какой странный сон!

Санкт-Петербург

,

1

Мой дорогой (франц.)

2

Я вас прошу (франц.)

3

Удачи! (франц.)

4

Мой дорогой (франц.)

5

Мои поздравления (франц.)

6

— Да, синьора! (исп.)

7

— Разумеется! Это очень важная проблема! (англ.)

8