ни с сего раздобрившись, сказала: «Ладно, завтра можете не приходить». Алка сразу закричала: «Ура, гуляем! Натаха, жди нас с Лаником в гости!» Прекрасно и даже замечательно, но чтобы в такую рань? Не иначе сейчас куда-нибудь потащат.
Первым в квартиру ворвался гвалт — и только потом его источник, Алка. «Это не человек», — говорил про нее Антон, — «а полное попрание законов физики. У нее скорость звука выше скорости света. Про гравитацию я вообще молчу». Наташа улыбнулась: действительно, еще никогда в мире ни один слон не порхал с такой изумительной легкостью.
За Алкой неслышно вошла грациозная Лана.
— Натаха, салют! Как жизнь молодая? — вопила Алка, швыряя в прихожей сумку, с громким стуком сбрасывая гигантские босоножки и по дороге на кухню успев задеть, переставить и уронить сотню случайных вещей. У нее была дурная привычка хватать что ни попадя, бездумно вертеть перед глазами и не глядя ставить на место — ну, а если промахнулась и к тому же вещь оказалась стеклянной, значит, извините, не повезло. Алка создавала невероятно много шума, и общение с ней стоило Наташе много нервов, и все-таки она искренне любила свою большую, бойкую, веселую сослуживицу. — Антоху спровадила? Правильно, мужика — за мамонтами! Пущай вкалывает! Так… кстати, а чем у нас сегодня кормили будущего министра?
Алка, мимоходом перешуровав все на столе, подлетела к плите, сунула нос в кастрюлю и картинно «упала в обморок».
— Ой, не могу! Держите меня! Овсяная кашка с сухофруктами! — Ее голос сорвался на писк.
— Между прочим, очень полезно. Хочешь? — спокойно отозвалась Наташа.
— Чего не хотеть, хочу! Раз полезно. Но только чуточку. И подогрей. — Алка в секунду попробовала кашу, бросила ложку на шкафчик рядом с плитой и переместилась к столу, попутно лишь чудом не задев широким боком и не уронив на пол кастрюльку. Наташа подобрала ложку, вымыла, вытерла тряпочкой оставшийся от нее след, затем уже чистой ложкой выложила кашу на тарелку и поставила разогревать в микроволновку. Она с трудом сдерживала улыбку: Алка, неутомимый борец с лишними килограммами — которые у нее назывались «киллерами» — по «чуточке» ела только полезное. Плюшки и конфеты объявлялись «друзьями человека», и с ними было заключено вечное перемирие. Потому что без сладкого мозги медным тазом накрываются, не знаете, что ли?
К Наташе сбоку незаметно подошла Лана. Пока Алка смерчем носилась по кухне, она успела вымыть руки и причесаться.
— Натусик. — Лана приложилась губами к Наташиной щеке. — Мы с тортиком. — И протянула картонную коробку. Наташа взяла ее и поставила на шкафчик у плиты.
— Спасибо! Вот молодцы! Сейчас Алка кашу съест, и чайник поставим. А может, и тебе овсянки? С изюмом и курагой?
Лана, таинственно улыбнувшись, мотнула головой. За улыбку ее прозвали «Моной Лизой» и по молчаливости ей поистине не было равных. Она казалась интригующе загадочной, однако Наташа вот уже два с половиной года работала с ней бок о бок и знала, что Лана — девушка земная, практичная, самых что ни на есть традиционных взглядов и устремлений.
— Закурю? — Лана, не дожидаясь ответа, взяла с полки над столом пепельницу и щелкнула зажигалкой. Наташа внутренне поежилась — не любила, чтобы в доме курили. Но не могла запретить гостье, хотя знала: Лана говорит мало, зато дымит без остановки, в рекордно короткие сроки создавая из дорогих тонких сигарет горы безобразных окурков — и всё с неизменно отсутствующим видом обитательницы высших сфер. Бесшумная, гибкая, невероятно изящная, Лана, по мнению Наташи, напоминала гибрид египетской кошки и египетской кобры: одна экономная, опасная грация, узкое лицо сердечком, широко расставленные неподвижные глаза… Объективно Лану нельзя было назвать красивой, но мужики при виде нее повально теряли разум, что, впрочем, никогда не нарушало ее невозмутимого спокойствия. Они что-то жалко лопотали, она слушала, курила, изредка усмехалась, еще реже односложно отвечала, и ей ничего не стоило взять и уйти посреди разговора. Собеседник же оставался грустить о несбывшихся надеждах — почему-то за время короткого «монолога» каждый успевал нарисовать себе нечто радужное и возвышенное. Заметим, совершенно безосновательно: у Ланы имелся так называемый «покровитель из руководства», немолодой и женатый, которого она вовсе не собиралась терять. Их отношения ни для кого не являлись секретом и все-таки — непостижимо! — тоже были окружены ореолом глубокой таинственности. Что ни говори, а создать имидж Лана умела.
Запищала микроволновка. Наташа достала тарелку и поставила перед Алкой. Та пару минут назад цапнула какой-то журнал и застыла: грузное изваяние на хлипком пьедестале табуретки. Она механически взяла ложку, которую Наташа вложила ей в руку, и, не отрываясь от чтения, начала есть. Разумеется, роняя кашу. Наташа обреченно вздохнула и мысленно приказала себе не трогать тряпку. Пусть Алка сначала закапает все что можно.
Зрелище, завораживающее в своей мучительности.
— Кстати, какая у нас на сегодня программа? — пытаясь отвлечься, спросила Наташа.
Лана глубоко затянулась, выпустила дым и, многозначительно дрогнув уголком рта, показала глазами на коробку с тортом.
— Это само собой. А дальше?
— Чего дальше, весь день свободный! — неожиданно встрепенулась Алка. — Мы с Лаником так думали: сначала по шмоткам. Потом — в кафешку. Мозговую деятельность восстановить. Ну, а напоследок неплохо в кино залудиться.
— Сил-то хватит? — усомнилась Наташа.
— Сил-то хватит, — язвительно передразнила Алка. — Но вот увольнительная у тебя до каких? Мы ж вас, девушка, не первый год знаем: как будильник пропикал, она подруг побоку — и понеслась своему директору щи наливать. Не дай бог без нее приучится обходиться.
— Мне надо вернуться к семи, — проигнорировав колкость, отозвалась Наташа. Она не любила накрывать на стол наспех и хотела, чтобы до возвращения Антона у нее было хотя бы полчаса, а лучше минут сорок.
— Ну-у, ясно. Опять с полдня будем людям кайф ломать, на часы зыркать. Мама Кура.
Наташа снисходительно улыбнулась. Вот заведешь себе мужика, тоже будешь с ним носиться, подумала она. Очевидно, Алка правильно прочитала выражение ее лица, поскольку не замедлила еще раз уколоть:
— Такая образцово-показательная, а живешь, между прочим, в грехе. Подумала бы о моральном облике. Когда вы уже, наконец, распишетесь? А то, может, зря ишачишь на своего Аполлинария. — Имелось в виду, Аполлона.
Слова ободрали Наташе всю душу, но она осталась невозмутима.
— Всему свое время, — чуть холодней, чем следовало, произнесла она, забрала у Алки пустую тарелку и направилась к раковине.
— Не торопится с предложением? — внезапно подала голос Лана. Он у нее соответствовал внешности: по-змеиному тихий, немного мяукающий, временами режущий слух.
Настал черед Наташи загадочно улыбаться.
— Ты смотри, я знаю от Арика, — так звали «покровителя», — что Антона отправляют в Москву. Надолго. — Лана выдала информацию без эмоций, как автоответчик, но сразу судорожно присосалась к сигарете, как будто сказанное отняло слишком много энергии.
— На сколько? — от испуга потеряв самообладание, выпалила Наташа и только потом взяла себя в руки: — И что мне смотреть?
— Как бы не увели, вот что! Сейчас начнет карьеру делать, по городам мотаться, и его, пока ты над борщами потеешь, какая-нибудь фифа вроде Клеопатрихи быстро к делу приладит, — влезла с объяснением Алка. Тактом она не отличалась. Хотя если бы знала, что сделалось с Наташей, наверняка промолчала бы.
— Не на цепь же его сажать. — Наташа нечеловеческим усилием прогнала подступившие слезы. Но Алку было не провести.
— Эй, только не разревись! Ничего страшного пока не случилось. И уж ясно, что не на цепь. На штамп в паспорте.
