им воспользоваться.
– Станислав, или называть тебя – Автор? Или – Аноним? У тебя в сумке пистолет. И тут уже неважно, что у тебя нет регистрации, за-то есть множество мелких и не очень правонарушений. – Павел сел обратно в кресло. На вид ему можно дать лет тридцать, хотя трудно сказать на самом деле.
– Мне нужно в туалет, вы позволите? – Стас положил на стол пиццу, но сумку не выпустил из руки.
– Конечно можно, твоя ведь квартира. На всякий случай предупрежу, что патронов в сумку тебе Абдула не положил. Не было у него их. Да и даже с патронами это старье вряд ли работает, если честно. – Генерал-лейтенант как бы извиняясь слегка развел руками. Форма сидела на нем как влитая, слегка натянувшаяся на широкой груди и чуть-чуть свободная ниже.
Стас все же пошел в туалет и там убедился, что к револьверу не прилагалось ни одного заряда. Проклиная свою глупость, он все же нажал на кнопку слива, чтобы хотя бы не демонстрировать, что только чтобы открыть сумку он и пошел в туалет. Как, собственно, сразу понял старший офицер.
– Как я понимаю, сейчас вы проведёте меня в тюрьму? – Стас взял кусок пиццы, концентрируясь на том, чтобы руки предательски не дрожжали. У него все еще есть козыри. Он откроет карты, его читатели так этого не оставят. Он станет героем, пострадавшим за свободу. Котел лопнет, люди выйдут на улицы.
– По хорошему, надо бы. Даже по закону, вроде надо.
'Надо бы'. Но они не могут. Неважно почему, но они не станут этого делать. Стас почувствовал, что обладает даже большей силой, чем предполагал.
– Но на самом деле, тебя жаль, Стас. Ты хороший парень, по своему, конечно. Вот если бы ты пистолет купил, чтобы убить кого-то, то да, я бы с тобой и говорить не стал. Хотел ты кого-то убить, а, Стас? Меня бы, если бы мог, наверно бы пристрелил, так ведь?
Стас записывал видео, но у офицера камера тоже была, пусть пока и не ясно, где. Не соглашаться ни с чем, любое слово может использоваться против тебя.
– Оружие было приобретено исключительно для случаев вынужденной обороны. Пистолет был необходим мне для уверенности в возможности самостоятельно обеспечивать свою безопасность. Я считаю, что право на ношение огнестрельного оружия – одно из основополагающих прав свободного человека, необходимое для создания общества уверенных и самостоятельных личностей. – Стас старался выглядеть невозмутимо, хотя улыбочка на моложавом лице товарища миллиционера просила хлесткого удара. Кто не бил мента, тот не жил.
– Ага. Ну да. Все еще случаются преступления насильственного характера, так что логика, конечно, есть. В прошлом году целая сотня была, да. Но закон – это закон, так что я у тебя эту штуку заберу. Вдруг и патроны достанешь. Кстати, если каждому было бы разрешено ходить по улице с пушками, мне кажется было бы больше сотни убийств за год.
– Вы за этим пришли, за пистолетом? Тогда забирайте и можете покинуть территорию. – Стас указал на дверь.
– Ну что ты грубый то такой. – Павел взял кусок пиццы, как ни в чем не бывало. – Я может поговорить с тобой пришел. Думаешь легко было разрешение получить? КГБ проще следить за тобой, чем трогать. Пока бы ты чего-нибудь не сделал такого, чего бы не поддержали твои миллионы читателей, к тебе бы никто и не заглянул. Думаешь, ты такой весь загадочный, ищут тебя, и найти не могут? Да просто вреда то от тебя ни на грош, по большому счету.
– Вы боитесь, что народ выйдет биться за свою свободу. А он выйдет. И меня вы боитесь, потому что я могу повести этот народ. – Кровь казалось начинала вскипать в праведном гневе, хотя Стас все еще спокойно сидел и ел свой кусок пиццы.
– Свобода. Свобода от чего, объясни мне? Свобода слова? Так говори что хочешь, не мешаем. Свобода выражения? Все что хочешь выражай, еще и поможем! Государству не нужны рабы на галеры, даже на заводы не особо много надо рабочих – все автоматизированно. Делай что хочешь, живи как хочешь, а мы только следим, чтобы ты другим не мешал.
– Свобода крысы в клетке. Следя за каждым нашим шагом, запрещая самим выбирать, что хорошо, а что плохо в этом мире – вы выращиваете поколение бездумных, безвольных овец, что так удобно, чтобы стричь их.
Генерал-лейтенант сложил руки в замок.
– Как ты не понимаешь? Наша страна чуть не надломилась, пытаясь скакнуть из феодализма, в коммунизм. Затем с такими ранами брели по капитализму, пока человек наконец перестал друг другу быть волком, и стал коммунистом. Что ты хочешь разрушить? Бесплатную медицину, раздаваемую витаминизированную еду? Или тебе цензура мешает? Цензура на педофилию, или направленная цензура для детей? Другой то и не осталось больше. Или тебе мешает, что программы следят за сахаром в твоей крови, это делает тебя не свободным?
– Не только за сахаром. – Стас наконец перебил собеседника.
– Ах да, никотин, алкоголь, канобиоиды. Что еще? Не хватает тебе их, в этом по твоему, настоящая свобода? – Павел уже не улыбался. Ноздри подрагивали, у глаз появились морщинки.
– Нет. Но все же мое дело, употреблять или нет.
– Конечно, неважно, что после такого постепенного и тяжкого исключения из страны алкоголя процент насильственной смерти уменьшился десятикратно? десятикратно, понимаешь ты или нет?!
Стас промолчал.
– Если ты перестанешь бороться за свободу, Стас, то обнаружишь – что живешь в стране самых свободных людей. Это все, что я хотел тебе сказать.
Павел тяжело встал с кресла. Стасу в этот момент показалось, что он ошибся, определяя возраст офицера. Ведь медицина сейчас творит чудеса, только взгляд выдает истинный возраст.
– Вы пистолет хотели забрать. – Стас протянул сумку.
– Ах да. – Павел принял подарок, несколько растерянно, будто на самом деле забыл. Но он покинул квартиру с прямой спиной, твердыми шагами сильного мужчины.
Стас отправил в блог всего одно слово: 'Размышляю', и скрыл от прочтения старые посты. Нужно проанализировать пласты истории, различные статистические данные. Попробовать разные подходы, посмотреть на все с разных сторон, многое прочесть. Всегда слишком сложно просто признать, что ты ошибался.
Александр Тарасенко
Записки человека из будущего
Вчера я прочитал книгу: старую фантастику, написанную ещё в прошлом веке.
Вы не замечали, что научная фантастика, со временем, превращается в сказку? Какая-то часть сбывается – воплощается в реальности, может быть под другими именами. Всё остальное необратимо проваливается в сказку и через каких-то сорок или пятьдесят лет кажется наивным и чуть-чуть смешным, как фотографии родителей в детском возрасте.
Летающие по воздуху машины или жесткий диск в голове главного героя на целых сто шестьдесят гигабайт или прочие детали выдуманного писателями будущего давно поблекли и осыпаются подобно сухим, ломким листьям. Но что остаётся в остатке? Что там блестит на бумажном дне пробирки, чьё содержимое жестокое время подвергло многократному экстрагированию и выпариванию? Это люди – главный субъект и объект всякой литературы от сказок до научной фантастики.
Я заснул с этой мыслью: 'Литература есть люди пишущие для людей и о людях. Неужели она всего лишь ещё одно великое зеркало? Не может быть! Стянутое корсажем слов воображение должно быть чем-то большим чем зеркало. Пусть даже и великое…'
