— Эй, Аким Акимыч, что же это как у вас там копаются; готово ли?
— Сейчас, сейчас! Всего пять строк осталось… Егоров, не торопись, не испакости бумаги, — наставительно говорил Аким Акимыч Егорову, усердно выводящему красивые буквы.
— Ну-тко прочитайте-ко еще раз, посмекаем еще маленько, — заговорили купцы, когда Аким Акимыч принес переписанную бумагу.
Аким Акимыч прочитал.
— Теперича важно! Подписывайте-ко, Андрей Яковлевич, сначала вы…
— Нет, господа, Настоятелева сначала надо бы…
— Место ему оставьте… Он не откажется, потому бумага нужная, важная.
Начались подписи. Пришел черед белобрысому купчику.
— Послушайте, — говорят ему, — вы всегда пишете «второй купец», а гильдию пропускаете; пишите — второй гильдии, потому бумага важная.
Белобрысый купчик перекрестился и начал водить пером по бумаге; несколько голов внимательно следило за ним.
— Теперь «гильдии», пишите: глаголь, иже… ну, ну, ладно.
Белобрысый купчик тяжело вздохнул и отер пот.
— Макарьев! Вы тоже всегда пишете Бог знает как, пожалуйста, уж постарайтесь.
— А я вот, ребята, смекаю все, зачем это по эстафете-то гнать эту бумагу? — заговорил Макарьев. — Еще может статься сорока на хвосте принесла новость-то, а вы уж и испужались… Сколько годов жили мирно и ничего не было; зачем же теперь-то станут переменять? Хорошо ведь и по-старому…
— Ах, Степан Михайлыч, толкуйте тут еще, только сердите. Кто говорит, что по-старому худо? В том- то и штука, что про нас говорят, а не мы ее выдумали, — перемену-то.
— А вы не всякого слушайте, мало ли чего говорят, — долбил себе Макарьев.
— Толкуй тут с вами! Поймите, — торговле угрожает опасность, — объясняли ему купцы.
— А все же, значит, с почтой выгоднее, чем с эстафетой, потому сотен пяток сбережется, — толковал Макарьев, преданный экономическим расчетам.
Никто не отвечал на экономический вывод Макарьева, и окончив подписи, купцы молча разошлись, на этот раз даже без всякого угощения. Понурили они свои головы, и в первый раз запала в них мысль о будущности хорошего кяхтинского дела.
— Век жить — не поле перейти, — сказал один из купцов, надевая шубу.
— Это точно, — поддержал другой, спускаясь с лестницы.
— А все же бы, по-моему, с почтой выгоднее, — бормотал Макарьев, усаживаясь в экипаж.
XII
— Что ваши дела? — спрашивали на другой день китайцы: — что время худа что ли?
— Очень худое время, — говорил купец; — англичане хотят помешать нашей торговле, да и помешают, пожалуй.
— Черта, дела поговори! Чево напрасны. За намо сила побольшан. Сандаза (войско) пушка попали одина раза, сапчи кругло буду (из пушки как выпалят, всех сразу убьют), — хвалился китаец.
— Тут, брат, темное дело, неизвестно, кто кого перехитрит, — говорил русский.
— Наша сила жестоки! — горячился китаец и показывал большой палец правой руки в доказательство своего превосходства над англичанами: — не погневайся; нама сама жестоки еси…
— Да ты чево кричишь-то понапрасну! — уговаривал русский.
— Я совсема кричи нехычи, я только така пока́жи, кавой-ва нама манер еси, — говорит, успокаиваясь, китаец.
Эстафета ускакала в Питер. О чем же писали и чего просили купцы, — спросит читатель. — Просили поддержать торговлю, очень полезную для всего края, просили разрешить ввоз серебра в Китай неограниченно и не дозволять ввоза чаю через Европу; но если уж такой милости не будет, то просили сбавить пошлину и таможню перевести из Кяхты в Иркутск, освободив Забайкалье от пошлины, или даже совсем уничтожить ее. «Так как дальность расстояний и дороговизна провозной платы, — писалось в прошении, — слишком тяжело отзывается на торговле».
— А что, ведь нам, надо полагать, пошлину уничтожат, потому мы целый Сибирский край кормим, — спрашивали купцы друг друга.
— Надо бы полагать, потому все меры приняты. Если уж не уничтожат, то все же сбавят, принимая во внимание дальность расстояний и многие другие причины.
Сделали, значит, свое дело. Написали прошение на Высочайшее имя, послали просительные письма к властям предержащим. На том все и замолкло до поры до времени. Кругобайкальскую дорогу нашло нужным исправлять правительство (она, между прочим сказать, до сих пор еще не исправлена). Путь из Иркутска до Томска остался тот же, и о пути по рекам Ангаре и Енисею перестали даже и думать.
Дело пошло своим старым порядком. Прошло лето, осень и зима. Все ждали, что-то будет…
Прошло еще года два. Старшины по-старому отслуживали свою годовую службу и сменялись новыми. Таможня каждый год в декабре проверяла дела купцов и все оказывалось верно. Выбирались опять старшины; принимали присягу на верность и честность службы, задавались по этому случаю обеды, и дело шло себе так же спокойно и привольно, как и прежде.
В феврале 1862 г. из Китая возвратился уполномоченный от русского правительства. Купцы заслышали о дозволении свободной торговли внутри Китая, но не знали, что делать с этим дозволением и как понимать его. Градоначальник целые дни ездил по домам купцов, упрашивал их делать общественные собрания, являлся на них сам и уговаривал купцов открыть дело внутри Китая.
В этом случае его заслуги русской торговле незабвенны!
— Что же мы, значит, там будем делать? Здесь по крайности место у нас обсиженное и теплое, — отвечали купцы, задумываясь и почесывая затылки.
Градоначальник горячо принимался доказывать им необходимость воспользоваться правом свободной торговли внутри Китая и, после долгих трудов, уломал нескольких купцов отправить туда караван. Заключили купцы с монголами условие, снарядили караван, и 16 марта 1862 года, после молебствия, окропленный святою водой, он двинулся с русскими товарами и серебром внутрь Китая, под предводительством нескольких молодых купцов.
Один из властей, заметив, что местный градоначальник имел большое влияние на купцов, остался этим очень недоволен и много повредил самой торговле. Уж чем она была пред ним виновата — Господь знает! — Он послал в Петербург донесение, что купцы отправили в Китай гнилые товары. Слышно было, что из Петербурга послано было повеление министру-резиденту в Пекин, — освидетельствовать русские товары — на том основании, что китайцы глупы, чего доброго, пожалуй, гнилое возьмут; но что из этого вышло — неизвестно.
Через несколько дней после отправки каравана в Китай у кяхтинских купцов случился неслыханный казус. В гостином дворе из пакгауза, в котором хранилось, в обеспечение пошлины, золото и серебро, похищено того и другого на 28 000 р. Часовые не видали похитителей, замки на дверях пакгауза были целы и печати на сундуках тоже. Дело это было, кажется, очень темное, потому что само общество всеми средствами старалось замять и потушить его…
Один из молодых купцов подал было объявление таможне, требуя расследования дела, но купцы так на него взъелись, что бедный не знал, куда и деваться. Даже сам энергический градоначальник, и тот написал к купцам официальную бумагу, в которой, высказывая сожаление о постигшем их несчастии, — называл молодого купца
Хотя в отзыве о нравственной несостоятельности градоначальник высказался в ущерб самому себе, но тем не менее, благодаря исключительно его энергии, с 1862 года русские водворились внутри Китая, хотя и в незначительной степени. Из прошедших трех лет свободной торговли в Китае еще пока не видно
