что это реальный шаг к восстановлению толерантности, и очень многих, давно привыкших — под предлогом войны — жить грабежом соседей, это уже не устраивало.
— Так, в Александрии сейчас делать нечего, — сообразил, куда все движется Симон, — будем отсиживаться в монастыре, пока мятежи и погромы не утихнут.
Елена содрогнулась. Она помнила, что такое погром, и неубранные трупы на улицах ее впечатлили глубоко. А едва он привез Елену в тот самый монастырь, где в настоятелях когда-то был его соратник Фома, мимо прошел армянский легион из Ифригии.
— Что происходит? Куда идут эти солдаты? — заинтересовалась Елена.
Просидевшая две три жизни за стенами монастырской тюрьмы и еще одну треть — среди таких, как Симон, она действительно понимала не все, и не сразу.
— Армяне идут мятеж гасить.
— Господи, как хорошо-то, — перекрестилась Елена, — что смерти прекратятся.
Симон оттопырил губу и промолчал. Царице Цариц вовсе необязательно было знать, что для начала армянским ветеранам придется пролить некоторое количество крови самих мятежников и погромщиков.
— Ну, что ты решила? — вернул он разговор в прежнее русло.
Елену как ударили.
— Я… я не знаю. Я боюсь.
— Все боятся, — покачал головой Симон и ткнул рукой в комету над головой, — ее видит весь Египет, а, возможно, и вся Ойкумена. И все знают, какой это ужас — огонь с небес…
Елена опустила голову. Она чувствовала свою вину за происходящее.
— Однако жизнь продолжается, — развел руками Симон. — Мужчины ложатся с женщинами, дети рождаются, иногда выживают, иногда умирают… кого-то хоронят или сжигают… или едят — уж, какой обычай…
Царица Цариц растерянно моргнула.
— Что ты хочешь сказать?
Симон улыбнулся.
— Знаешь, я многое могу. Иногда мне кажется, что я могу все. Но даже я не знаю, что принесет завтрашний день.
— Ты хочешь сказать… Конец Света может не наступить?
Симон пожал плечами.
— А что тебе — Конец Света? Тебе сорок два года, и ты — женщина. Хочешь жить — живи. В самом лучшем случае твой первенец останется с тобой. В самом худшем — у тебя будут еще дети.
Елена замерла.
— Да-да, — закивал Симон. — Ни в одном из городов, которые мы видели, нет семьи, не терявшей детей. А сейчас, во время чумы, некоторые семьи вымирают целиком. Но люди не сдаются.
Он на мгновение задумался.
— Иногда мне кажется, что человечество заслуживает спасения уже за свою стойкость. Войны, мятежи, погромы, а они рожают детей, пашут землю и… продолжают жить.
На ее смуглых щеках вспыхнул румянец, и Симон вдруг подумал, что Елена и сейчас, несмотря на грубые, немного варварские черты лица, все еще красива.
— Я хочу попробовать, Симон…
Мартина понимала, чем рискует, но иного пути ей просто не оставили. Собственно только поэтому первой и главной жертвой императрицы-матери стал казначей империи.
— Где деньги империи, Филагриус?
— Все вложено в армию, императрица, — почтительно склонился казначей.
— Не все, — покачала головой Мартина, — кое-что мне проверявший тебя Костас перед смертью рассказал.
Казначей побледнел и отвел глаза в сторону.
— Буду честна с тобой, Филагриус, — перешла к делу Мартина, — выбор у тебя есть, но этот выбор невелик, и это в любом случае монастырь.
— Как монастырь? — обомлел казначей, — ты же сказала, у меня есть какой-то выбор!
— Верно, — кивнул Мартина. — Уйти в монастырь без волос на голове или без уда в штанах.
Казначей медленно опустился на колени.
— У меня нет денег, — выдавил он. — Пощади.
— Нет, — мотнула головой Мартина, — никто не пощадит ни меня, ни моих детей, если наша семья потеряет власть. Мой выбор еще меньше твоего. Ты это знаешь.
Понятно, что деньги нашлись. На взятки своим крупнейшим полководцам и на откупные аравитянам их кое-как хватало. А едва Мартина передала деньги вызванному из ссылки отощавшему и какому-то одичавшему патриарху Пирру с поручением любой ценой добиться понимания с военной аристократией и мира с Амром, из Италии приехал ее братец.
— Зачем ты отдаешь свои последние деньги, Мартина? — болезненно поморщился кастрат. — Ты могла просто победить!
— Даже Костас не мог просто победить, — отрезала она, — лучшее, что он мог сделать, так это удержаться. Ошибки, совершенные им, фатальны. А меня любят еще меньше, чем моего пасынка. И ты это знаешь.
— Подожди… — выставил руку вперед брат, — я понимаю, Александрии Амру не взять, но ведь весь остальной Египет падет…
— Не весь, — возразила императрица и тут же умолкла. Ее брату вовсе необязательно было знать ее планы.
На самом деле, эти планы были просты и прагматичны: для начала не выпускать из рук урожайные земли близ Александрии и продолжать сохранять за собой Мемфис. Это позволяло удерживать индийскую торговлю с Генуей и Венецией за собой и продолжать получать прибыли на посредничестве двух крупнейших регионов Ойкумены.
— Тебя не удержать Египта, — покачал головой заморский посланец, — даже если Пирру удастся договориться с Амром.
Мартина поджала губы.
— Да-да, — кивнул брат, — Амр — пешка. Знаешь такую фигуру в шахматах? Ну, может быть, слон… завтра же халиф негласно прикажет ему нарушить договор с тобой, и он его нарушит. А ты останешься в дурах.
Мартина знала, что он прав, но обсуждать это не хотела.
— Так, на что ты надеешься?
Императрица встала с резного трона и подошла к окну. На самом деле она учитывала даже возможность потери всего Египта — целиком. Но если бы ей удалось и далее удерживать два маленьких пятнышка земли — два порта, Мемфис и Александрию, цены на зерно продолжала бы диктовать именно она. Это сделало бы аравитян обычными поставщиками зерна — без своего выхода к морям и без настоящей власти. И, поскольку, хороших царей не бывает, Амр узнал бы, что такое мятежи, уже на пятый-шестой год своего правления. Люди устали бы от аравитян точно так же, как сегодня они устали от армян.
Мартина вспомнила мужа и улыбнулась. Первым понял важность смены фаворитов и лидеров именно Ираклий.
— Люди устают от однообразия не меньше, чем от работы, — как-то сказал он ей, — поэтому я и позволяю Сенату своевольничать.
— Так ты сознательно это терпишь?! — поразилась тогда Мартина. — И ты всерьез думаешь, что это поможет тебе удерживать власть?!
Ираклий тогда твердо, уверенно кивнул.
— Только поэтому я и держусь двадцать восьмой год. Иногда я даже думаю, что и нас, императоров надо менять почаще: греки, армяне, сирийцы… главное, чтобы все были из одного круга… а хороших царей
