— О боже, Энни, а ты-то в порядке? Нет, что я говорю, в каком ты можешь быть порядке! Я сейчас приеду. Привезу бутылочку вина, думаю, нам хватит. Да нет, не хватит, тут нужен ящик. Твоя мама? Это сделала твоя собственная мама?
— Да, но сейчас я пытаюсь как-то уложить все это у себя в голове. Может, мы подождем с вином? Мне просто нужно… Мне просто нужно немного времени.
Она помолчала, потом сказала:
— Да, разумеется, но ты все равно звони, если я тебе понадоблюсь, о’кей? Я все брошу и сразу же приеду.
— Позвоню. И спасибо тебе.
Ни Кристине, ни Люку я не говорила и не собираюсь говорить, что на самом деле никуда из города не уезжала. И уж точно не скажу Кристине, что мама пыталась обвинить во всем этом ее. Последние несколько дней в моей голове слышится один и тот же пронзительный звук. А еще я все время плачу и никак не могу остановиться.
Сеанс двадцать шестой
— Простите, что я пропустила наш последний сеанс, но я встречалась с мамой, а после этого мне потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя. Знаете, как это ни смешно, но ночью после нашего свидания я хотела спать в шкафу и очень долго стояла перед ним с подушкой в руках. Я понимала, что если открою его, то это будет возвращением назад, в прошлое, поэтому все-таки легла в свою постель и представила ваш кабинет. Я сказала себе, что лежу сейчас на вашем диване и вы внимательно следите за мной. Так я и заснула.
Они снова привели маму в ту же самую комнату для допросов, и, когда она усаживалась напротив меня, наши взгляды на секунду встретились, но она тут же отвела глаза в сторону. Манжеты и рукава серого мешковатого комбинезона, в который она была одета, были закатаны, и этот унылый цвет делал ее кожу похожей на пепел — впервые за много лет я видела свою маму ненакрашенной. Уголки рта были опущены, а без ярко-розовой, как жевательная резинка, защитной помады ее губы были такими бледными, что сливались с кожей.
Сердце выбивало в груди чечетку, тогда как в сознании шла борьба. С одной стороны, мне хотелось сказать ей: «Вот это да, мама, как же тебя угораздило меня похитить?» С другой, было непонятно, действительно ли я хочу услышать какой-то ответ. Но прежде чем я успела что-то произнести, она спросила:
— Что говорит Вэл?
Застигнутая врасплох, я ответила:
— Она оставила мне сообщение, но я еще не…
— Ты не должна говорить ей ничего.
— Не поняла.
— По крайней мере, до тех пор, пока мы не решим, что будем делать.
— Мы? Это твоя проблема, мама. Я здесь только для того, чтобы узнать, почему ты так поступила со мной.
— Гари сказал, что тебе уже все рассказали. Ты должна мне помочь, Энни, ты мой единственный шанс, чтобы…
— Какого черта я должна помогать тебе? Ты платишь кому-то, кто меня похитил, чтобы причинить мне страдания, а теперь еще…
— Нет! Я не хотела причинять тебе боль, просто… просто все пошло не так, все не так, а теперь…
Она уронила голову на руки.
— А теперь жизнь моя исковеркана, а ты сидишь в тюрьме. Молодец, мама!
Она подняла голову и безумным взглядом обвела комнату.
— Это неправильно, Энни! Я не могу оставаться здесь, я умру. — Она наклонилась через стол и схватила меня за руку. — Поговори с полицейскими! Ты можешь сказать, что не будешь выдвигать обвинения, можешь объяснить им, что понимаешь, почему я должна была…
— Я не понимаю этого, мама.
Я вырвала у нее руку.
— У меня просто не было выбора, ты всегда была на вторых ролях.
— Значит, это я виновата?
— Ты видела, как Вэл обращается со мной… Как она смотрит на нас сверху вниз…
— Я видела и то, как ты обращаешься с ней. Но ей почему-то и в голову не пришло похитить собственную дочь.
Глаза ее наполнились слезами.
— Ты не представляешь себе, Энни, — сказала она. — Ты даже не представляешь, через что я прошла… — Голос ее дрогнул.
— Это как-то связано с Дуайтом, да?
Молчание.
— Если ты не скажешь, я спрошу об этом тетю Вэл.
Мама наклонилась ко мне через стол.
— Ты не можешь поступить так со мной! Она просто использует это, чтобы…
Дверь открылась, и в нее заглянул полицейский.
— У вас все в порядке?
— Все хорошо, — сказала я.
Мама кивнула, и полицейский закрыл дверь.
— Ты же понимаешь, что газетчики уже, вероятно, беседуют с тетей Вэл.
Мамины плечи сжались.
— Репортеры захотят узнать о тебе любые подробности: каким ребенком ты была и что такого произошло с тобой в детстве, что ты стала такой паршивой матерью.
— Я замечательная мать, других таких нет. А Вэл не станет ничего рассказывать о нашем детстве. Она не захочет, чтобы кто-то из ее идеального мира узнал о том, что она сделала. — Голос мамы стал задумчивым. — Она не допустит этого.
Она принялась постукивать пальцами по столу.
Внутри меня все сжалось от страха.
— Мама, только не надо делать еще хуже, чем…
Она снова подалась вперед.
— Она была фавориткой нашего отца, ты это знаешь, но у нашего отчима она была еще большей фавориткой. — Она горько улыбнулась. — Когда мама узнала, что он спит с одной из ее дочерей, Вэл сказала ей, что это я. Дальше ты знаешь: мои вещи оказались выставленными на лужайку перед домом, а наш отчим уехал из города. Если бы не Дуайт, мне пришлось бы жить в каком-нибудь ящике.
— Дуайт?
— Когда меня выгнали, я уехала вместе с ним. Я устроилась официанткой, а он был каменщиком, когда у нас появилась идея насчет того банка. — Глаза ее заблестели. — После того как его поймали, я едва сводила концы с концами, работая по две смены. И тут появляется Вэл с парнем и начинает рассказывать, какой шикарный дом у его родителей и как успешно торгует их ювелирный магазин…
— Это был папа.
Какое-то время мы обе молчали.
— Когда Дуайта освободили, мы собирались жить вместе. Нам просто нужны были деньги… Но его снова поймали, так что мне пришлось сказать ему, что я уезжаю. И я уехала, а потом вышла замуж за Уэйна. — Она покачала головой. — Когда ты должна была получить тот проект, я подумала, что для меня все может измениться к лучшему. Но потом я услышала, что бороться за него ты будешь с Кристиной. Как
