— Бежать вам от нее незачем, — сказал хозяин. — Вы можете благоразумно воспользоваться могуществом дьявола, а затем перепродать ее кому-нибудь, как я продаю вам, и закончить свои дни среди богатства и комфорта.
— Я заметил две вещи, — сказал Кив. — Вы, во-первых, все время вздыхаете, как влюбленная девушка, а во-вторых, продаете бутылку очень дешево.
— Я уже объяснял вам причину, почему я вздыхаю, — возразил хозяин. — Я вздыхаю потому, что боюсь, что здоровье мое начинает слабеть, а умереть и отправиться к черту никому не хочется, как вы сказали. А почему я продаю ее дешево, так это надо вам объяснить. В этой бутылке есть одна особенность. Давным-давно, когда дьявол впервые принес ее на землю, она была страшно дорога и в первый раз была продана некоему Престеру-Джону [5] за несколько миллионов долларов, но ее вовсе не продашь, если не продать с убытком; если вы продадите ее за ту же цену, какую сами заплатили за нее, она вернется к вам обратно как домашний голубь. Из этого следует, что цена ее с веками все падала, и теперь она стала удивительно дешевой. Я сам купил ее на этом холме у своего соседа за девяносто долларов. Продать же мог бы за восемьдесят девять долларов, девяносто девять центов и ни одним пенни дороже, иначе она снова вернулась бы ко мне. Тут были два затруднения: во-первых, когда вы предлагаете такую удивительную бутылку за какие-нибудь восемьдесят долларов, люди предполагают, что вы шутите; а во-вторых… Впрочем, относительно этого спешить нечего и входить в это мне не стоит. Помните только, что продается она за звонкую монету.
— Как мне убедиться, что это правда? — спросил Кив.
— Можете сейчас же проверить на опыте, — ответил хозяин. — Дайте сюда ваши пятьдесят долларов, возьмите бутылку и пожелайте, чтоб эти пятьдесят долларов очутились снова в вашем кармане. Даю вам честное слово вернуть вам деньги, если этого не случится.
— Вы меня не обманываете? — спросил Кив.
Хозяин поклялся.
— В таком случае рискну, — сказал Кив. — Беды от этого не будет.
Он отдал деньги человеку, а тот вручил ему дьявольскую бутылку.
— Дьяволенок, — сказал Кив, — я желаю получить обратно свои пятьдесят долларов.
Только он успел сказать это, как карман его стал тяжел по-прежнему.
— Чудесная однако бутылка! — сказал Кив.
— А теперь прощайте, мой красавчик! Дьявол пойдет теперь с вами вместо меня, — сказал человек.
— Подождите, — сказал Кив. — Я не желаю больше шуток. Берите назад вашу бутылку.
— Вы купили ее за меньшую цену, чем я дал за нее, — возразил человек, потирая руки. — Теперь она ваша, а я, со своей стороны, озабочен только тем, чтобы увидеть поскорее вашу спину!
С этими словами он позвал своего лакея-китайца и выгнал Кива из дома.
Очутившись на улице с бутылкою в руках, Кив задумался.
'Если все относительно этой бутылки правда, я сделал выгодную покупку, — думал он. — А может быть, этот человек просто одурачил меня'.
Прежде всего он сосчитал свои деньги. Сумма оказалась точною: сорок девять долларов американской монетой и один доллар чилийский. 'Похоже на правду, — подумал Кив. — Попробую еще!'.
Улицы в этой части города были чисты как корабельная палуба, и прохожих, несмотря на полдень, не было ни души. Кив поставил бутылку в желоб и отошел. Два раза он оглядывался и видел, что молочно- белая, пузатая бутылка стоит там, где он ее поставил. В третий раз он оглянулся и повернул за угол. Не успел он это сделать, как что-то стукнуло его по локтю и… — смотрите! — это оказалось длинное горлышко бутылки, а круглое пузо ее прижалось в кармане его мокрого сюртука.
— И это похоже на правду! — сказал Кив.
Вслед за этим он купил в лавке штопор и ушел с ним в поле. Там он пробовал вытащить пробку, но как только ввинтит штопор, он выскочит, а пробка по-прежнему цела.
— Новый сорт пробки, — сказал Кив и начал дрожать и обливаться потом, испуганный бутылкою.
На обратном пути к гавани он увидел лавку, где какой-то человек продавал раковины, палицы дикарей-островитян, древние языческие божества, старинные монеты, картины из Китая и Японии и всевозможные вещи, привозимые моряками в корабельных сундуках. Тут ему пришла в голову мысль войти и предложить бутылку за сто долларов.
Лавочник сначала засмеялся над ним и предложил ему пять долларов; но бутылка действительно была интересная — такого стекла не выдували ни на одном из заводов; такие красивые получались отливы под молочно-белым цветом и так странно двигалась в ней тень, что купец, поторговавшись с Кивом, как водится, заплатил ему за вещь шестьдесят долларов и поставил ее на полку посреди окна.
— Вот я продал за шестьдесят долларов вещь, которую сам купил за пятьдесят, даже немногим меньше, по правде сказать, потому что один из долларов был чилийский. Теперь узнаю правду относительно второго пункта, — сказал Кив.
Он вернулся на палубу своего корабля и, открыв свой ящик, увидел в нем бутылку, явившуюся раньше его самого. У Кива был на корабле товарищ по имени Лопака.
— Что с тобой, что ты так уставился на ящик? — спросил Лопака.
Они были одни на баке корабля, и Кив под секретом рассказал ему все.
— Дело очень странное, — сказал Лопака, — и я боюсь, что эта бутылка наделает тебе много хлопот. Ясно одно, что тебе лучше всего извлечь теперь выгоду из своей покупки. Реши, что тебе от нее нужно, прикажи, и если твое желание исполнится, я сам куплю бутылку, так как мне хочется обзавестись собственною шхуною и заняться торговлей на островах.
— У меня другое на уме, — возразил Кив. — Мне хотелось бы иметь прекрасный дом с садом на берегу Кона, где я родился. Чтобы он был на солнце, с цветами в саду, со стеклами в окнах, с картинами на стенах, с игрушками и красивыми скатертями на столах, словом, такой, в каком я был сегодня, только этажом выше и с балконами вокруг, как королевский дворец, и буду я жить там беззаботно и веселиться с друзьями и родными.
— Свезем ее с собой в Гавайю, — сказал Лопака. — Если все это правда, как ты предполагаешь, я куплю бутылку, как оказал, и спрошу у нее шхуну.
На этом они и порешили. Вскоре после того корабль вернулся на Гонолулу, привезя с собою Кива, Лопака и бутылку. Только они успели выйти на берег, как встретили одного приятеля, который сразу начал высказывать Киву свое соболезнование.
— Не знаю, в чем вы соболезнуете мне, — сказал Кив.
— Неужели вы не слышали? Ваш дядя, этот добрый старичок умер, а ваш двоюродный брат, этот красавчик, утонул в море, — сказал приятель.
Кив был ужасно огорчен, заплакал, застонал и забыл про бутылку, но Лопака думал про себя и, когда жалобы Кива поутихли, сказал:
— Не было ли у твоего дяди земли на Гавайе в округе Кеу?
— В Кеу нет, — ответил Кив. — У него имение в нагорной стороне, несколько южнее Гукена.
— И это имение перейдет к тебе? — спросил Лопака.
— Да, — ответил Кив и снова заплакал о своих родственниках.
— Не плачь, — сказал Лопака. — У меня есть мысль на уме. Что, если это дело бутылки? Ведь это как раз место для твоего дома?
— Если это так, то это прекрасный способ служить мне, убивая моих родственников! — воскликнул Кив. — Но это действительно может случиться, потому что я мысленно видел именно это место.
— Но дом-то ведь еще не построен, — сказал Лопака.
— Ничего подобного! — ответил Кив. — Хотя у дяди были плантации кофе, бананов, но не больше того, что требуется для комфорта. Остальная же земля — черная лава.
— Пойдем к нотариусу, — сказал Лопака. — У меня все еще эта мысль на уме.
Когда они пришли к нотариусу, оказалось, что дядя Кива чудовищно разбогател за последние дни и оставил большой капитал.
— Вот и деньги на дом! — воскликнул Лопака.
— Если вы думаете о новом доме, — сказал нотариус, — то у меня есть карточка нового архитектора, о
