— Разве вам не нужен свет? — крикнул ему вдогонку швейцар.
Но Сайлес только прибавил прыти и остановился не раньше, как на седьмой площадке перед своей дверью. Здесь он постоял некоторое время тяжело дыша и почти опасаясь войти в свою комнату.
Когда же он наконец вошел, то очутился в полной темноте. Комната была не освещена, и, по- видимому, в ней никого не было. Он глубоко вздохнул. Наконец-то он дома и в безопасности. Спички стояли на маленьком столике у кровати. Сайлес направился впотьмах в ту сторону, снова начиная чувствовать необъяснимый страх. Вот он дотронулся до оконных занавесок. Окно было чуть-чуть видно, но Сайлес знал, что до кровати от него не больше фута, и более уверенным шагом направился к столику со спичками.
Он протянул руку, но нащупал не просто ватное одеяло, а одеяло, под которым что-то лежало — как будто человеческая нога. Сайлес отдернул руку и на минуту окаменел.
— Что это значит? — думал он.
Он прислушался, но человеческого дыхания не было слышно. Сделав над собой усилие, он снова протянул руку к тому месту, до которого только что дотронулся, но сейчас же отскочил назад на целый ярд и остановился, вытаращив глаза и дрожа от ужаса. На кровати что-то лежало. Что это было такое, он не знал, но что-то было. В течение нескольких минут он не в силах был пошевелиться. Потом, руководясь инстинктом, он разом схватил спички и, повернувшись задом к кровати, зажег свечу. Когда свеча разгорелась, он медленно повернулся кругом и увидел наконец то, на что боялся взглянуть. Оправдались самые худшие из его опасений. Одеяло было старательно натянуто на всю кровать до подушки включительно, и под ним видны были контуры неподвижно лежавшего человеческого тела. Сайлес откинул одеяло и увидел того самого блондинчика, которого уже видел накануне в Баль-Бюлье. Лицо покойника распухло и почернело, из носа текла кровь.
Сайлес испустил протяжный, дрожащий вопль, выронил свечку и сам упал на колени у кровати.
Из оцепенения его вывел продолжительный, но осторожный стук в дверь. Этот стук заставил его все сообразить и припомнить, и когда он собрался крикнуть, чтобы не входили, было уже поздно. Вошел доктор Ноэль в большом спальном колпаке и с лампой в руках, освещавшей его длинную белую фигуру. Он вошел боком, как-то по-птичьи поводя во все стороны головой и озираясь, сейчас же затворил за собой дверь и дошел до середины комнаты.
— Мне показалось, что вы кричите, — заговорил доктор, — и, испугавшись, не больны ли вы, решился к вам войти.
Сайлес, весь красный, с сильно бьющимся сердцем, встал между доктором и кроватью, но сказать ничего не мог: голос не слушался.
— У вас темно, — продолжал доктор, — но я вижу, что вы еще не ложились спать. Напрасно вы будете стараться разубедить меня: я ведь вижу все. И по вашему лицу видно, что вам нужен или доктор, или друг, а я и то, и другое. Дайте мне сюда ваш пульс. Это лучший показатель деятельности сердца.
Он подходил к Сайлесу, а тот все от него пятился. Наконец доктору удалось взять его за пульс. Но тут нервы молодого американца окончательно не выдержали, он лихорадочным движением уклонился от доктора, бросился на пол и зарыдал. Как только доктор Ноэль увидал мертвеца на кровати, его лицо потемнело. Он побежал к двери и торопливо запер ее на два поворота.
— Вставайте! — крикнул он резким тоном. — Реветь некогда. Что вы такое сделали? Откуда у вас это мертвое тело? Говорите откровенно, потому что я могу вам помочь. Неужели вы думаете, что я захочу вас губить? Неужели вы полагаете, что этот кусок падали на вашей постели способен повлиять в какой бы то ни было степени на ту искреннюю симпатию, которую вы мне успели к себе внушить? Ах, легковерный юноша! Когда человека любишь, тогда на тот или иной его поступок не можешь глядеть теми же глазами, какими смотрит слепой и несправедливый закон. Если бы я своего друга увидал среди целого моря крови, я бы к нему нисколько не переменился. Иначе что же бы это была за дружба? Вставайте, — прибавил он. — Добро и зло — это только одно воображение. В жизни ничего нет, кроме судьбы, и в каком бы вы ни были положении, я готов вам помогать до последней минуты.
Ободренный Сайлес собрался с мыслями и прерывающимся голосом, больше отвечая на наводящие вопросы доктора, сумел, наконец, с грехом пополам передать ему все факты. Но про разговор принца с Джеральдином он не упомянул, не придавая ему значения и даже не предполагая, что этот разговор имеет известную связь с его делом.
— Увы! — сказал доктор Ноэль. — Или я сильно ошибаюсь, или вы попали в самые опасные руки в Европе. Бедный мальчик, какую вам яму выкопали, пользуясь вашей простотой! В какую опасную ловушку вы угодили, сами того не зная! Не можете ли вы описать мне подробно этого англичанина, которого вы видели два раза? Я подозреваю, что он-то и есть душа всей этой махинации. Скажите — он старый или молодой? Высокий или низенький?
Но Сайлес был только очень любопытен, а совсем не наблюдателен; он не запомнил ничего характерного из наружности англичанина. Он мог сообщить только самые общие приметы, по которым невозможно было узнать человека.
— Этому следовало бы обучать во всех школах! — с досадой воскликнул доктор. — К чему зрение, к чему язык, раз человек не может разглядеть, и запомнить черты лица своего врага? Я знаю все шайки в Европе и мог бы его разыскать и обличить, мог бы дать вам в руки новое оружие для вашей защиты. На будущее вы старайтесь развивать в себе это уменье, бедный мой юноша. Оно вам может пригодиться в нужную минуту.
— На будущее! Какое же у меня может быть теперь будущее, кроме виселицы? — сказал Сайлес.
— Юность труслива, — возразил доктор, — и свои личные затруднения вообще всегда кажутся серьезнее, чем они есть. Я старик — и не отчаиваюсь.
— Должен ли я обо всем этом сообщить полиции? — спросил Сайлес.
— Конечно, нет, — отвечал доктор. — Вы являетесь жертвой очень хитрой интриги, и ваше дело следует признать безнадежным, потому что с узкосудебной или узкополицейской точки зрения вы представляетесь несомненным убийцей. Вспомните, что нам известна только небольшая часть заговора, и что эти же самые негодяи, без сомнения, успели подстроить и все прочие подробности так, что все улики окажутся против вас, сами же негодяи останутся в стороне и чисты.
— Да, вы правы. Я погиб, — сказал Сайлес.
— Я этого не говорю, — отвечал доктор Ноэль, — я человек осмотрительный.
— Да вы поглядите на это! — указал ему Сайлес на мертвое тело. — Я не могу ничего понять, не могу объяснить, не могу на это смотреть без ужаса!
— Почему без ужаса? — возразил доктор. — Никакого ужаса нет. Всякий ужас и всякая привлекательность вышли из этого тела вместе с душой, и остался просто отживший организм, интересный только для анатомии. Приучите себя смотреть на это тело совершенно спокойно и равнодушно, потому что, если мой план осуществим, то вы должны будете провести несколько дней в постоянной близости с тем, что вас так ужасает.
— Какой ваш план? — воскликнул Сайлес. — Что такое? Доктор, говорите скорее, потому что у меня скоро не хватит мужества жить.
Не отвечая, доктор Ноэль повернулся к кровати и стал исследовать тело.
— Готов! — пробормотал он. — И карманы пусты, как я и предполагал. Так, так. Даже буквы у сорочки вырезаны. Дело сделано чисто, аккуратно. Хорошо, что он небольшого роста.
Сайлес с тревогой слушал эти слова. Кончив свой осмотр, доктор сел на стул и с улыбкой обратился к молодому американцу.
— Я заметил у вас в комнате в углу одну вещь, которая будет мне очень полезна в вашем деле, — сказал он. — Я говорю про один из тех чудовищных дорожных сундуков, которые ваши земляки неизменно таскают с собой по всем частям земного шара, одним словом, про ваш саратогский сундук. До этой минуты я никак не понимал, на что могут быть нужны такие громадины, но теперь у меня явилось просветление. Теперь я понял, что подобный сундук как раз устроен для того, чтобы класть в него покойников.
— Ах, право, теперь не до шуток! — воскликнул Сайлес.
— Я только выражаюсь в шутливом тоне, — отвечал доктор Ноэль, — а по существу говорю совершенно серьезно. Первым делом, мой юный друг, мы должны поскорее вынуть из вашего сундука все содержимое.
Сайлес послушно предоставил себя в распоряжение доктора Ноэля. Из саратогского сундука были