сэра Брэклея.
— Ну, — подумал он, — если я даже потеряю лошадей, но добуду Джоанну, то мне нечего жаловаться.
С отдаленного конца лагеря послышался тихий свист, обозначавший, что его солдаты собрались и окружение закончено.
При этом звуке Беннет вскочил на ноги, но прежде чем он успел схватиться за оружие, Дик окликнул его.
— Беннет, — сказал он, — Беннет, старый друг, сдавайся. Ты только понапрасну прольешь человеческую кровь, если будешь сопротивляться.
— Клянусь святой Варварой, это мастер Шельтон! — вскрикнул Хэтч. — Мне сдаваться? Вы просите слишком многого. Какие у вас силы?
— Говорю тебе, Беннет, нас больше, и к тому же вы окружены, — сказал Дик. — Цезарь и Карл Пятый запросили бы пощады. На мой свисток явится сорок человек, и одним залпом стрел я могу уложить всех вас.
— Мастер Дик, — сказал Беннет, — как это ни тяжело мне, но я должен исполнить свой долг. Да помогут вам святые! — При этих словах он поднес ко рту небольшой рог и издал пронзительный звук.
Наступил момент смущения. Пока Дик, боясь за дам, колебался отдать приказание стрелять, маленький отряд Хэтча схватился за оружие и сомкнулся, очевидно, готовый на решительный отпор. В переполохе, вызванном переменой мест, Джоанна вскочила со своего места и полетела как стрела к своему возлюбленному.
— Здесь, Дик! — вскрикнула она, сжимая его руку своей.
Дик все продолжал стоять в нерешительности, он был еще слишком неопытен, чтобы примириться с необходимостью, вызываемой войной, и мысль о старой леди Брэклей останавливала слова команды на его устах. Его подчиненные начали тревожиться. Некоторые из них окликали его, другие начали стрелять по собственному побуждению. При первом же выстреле бедный Беннет пал мертвым. Тогда Дик вышел из своего оцепенения.
— Вперед! — крикнул он. — Стреляйте, молодцы, и держитесь ближе к чаще! Англия и Йорк!
Но как раз в это мгновение в тишине ночной внезапно раздался стук множества копыт по снегу, звук этот приближался с невероятной быстротой и раздавался все громче и громче. В то же самое время в ответ на призыв Кэтча беспрерывно зазвучали трубы.
— Сбор, сбор! — кричал Дик. — Собирайтесь, если хотите остаться живы.
Но солдаты, спешившиеся, рассеянные, застигнутые врасплох, в то время, когда они рассчитывали на легкий успех, начали отступать; некоторые еще стояли в нереительности на месте, другие рассеялись в чаще. Когда первые всадники, стреляя, промчались по просеке и пустили своих коней в заросли яростным галопом, в кустах они опрокинули и закололи только несколько отставших солдат, большая же часть отряда Дика словно растаяла при известии о их появлении.
Дик стоял одно мгновение, с горечью наблюдая за результатами своей необдуманной и неумелой храбрости. Сэр Даниэль увидел костер; он двинулся со своими главными силами, чтобы напасть на своих преследователей или обойти их с тылу, если они решатся на атаку. Все время он действовал как прозорливый вождь, Дик же вел себя как пылкий мальчик. И теперь молодой рыцарь был один, — правда, его возлюбленная крепко держала его за руку, — весь его отряд людей и лошадей рассыпался во тьме среди леса, как бумажка с булавками, просыпанная на гумне.
— Да просветят меня святые! — думал он. — Хорошо, что меня произвели в рыцари за утреннее дело, теперешнее делает мне мало чести.
И, продолжая держать Джоанну за руку, он бросился бежать.
Безмолвие ночи было нарушено со стороны Тонсталля криками людей, галопировавших во все стороны в поисках беглецов; Дик смело пробрался через заросли и побежал прямо с быстротой оленя. Ясный, серебристый свет луны, падавший на открытые снежные поляны, увеличивал по контрасту темноту, царившую в лесных чащах; так как побежденные рассеялись во все стороны, то и преследователям приходилось направляться по различным путям. Через некоторое время Дик и Джоанна остановились в укромном месте и слушали, как звуки преследования уже замирали в отдалении.
— Если бы я оставил хоть некоторую часть в резерве, — с горечью крикнул Дик, — я мог бы еще поправить дело! Ну, век живи, век учись, в следующий раз, клянусь распятием, будет лучше!
— Дик, — сказала Джоанна. — Не все ли равно? Мы снова вместе.
Он взглянул на нее — перед ним снова был Джон Мэтчем в штанах и камзоле. Но теперь он узнал ее даже в этом неприглядном платье, она улыбалась ему, сияла любовью, и сердце его было полно восторга.
— Возлюбленная, — сказал он, — если ты прощаешь человека, наделавшего столько ошибок, то что за дело мне до всех этих неудач? Отправимся прямо в Холивуд, там находится твой добрый опекун и мой лучший друг, лорд Фоксгэм. Там мы повенчаемся, и не все ли равно, беден я или богат, знаменит или неизвестен? Сегодня, дорогая моя, я заслужил шпоры, высокие люди хвалили меня за храбрость; я считал себя лучшим воином во всей Англии. Потом я сперва потерял благосклонность знатных, а теперь разбит и потерял моих солдат. Какое унижение для тщеславного человека! Но, милая, я не жалею об этом, — милая, если ты любишь меня и выйдешь замуж за меня, я готов отказаться от рыцарского звания и нисколько не пожалею об этом.
— Мой Дик! — сказала она. — Разве тебя посвятили в рыцари?
— Да, милая, теперь ты миледи, — нежно ответил он, — или будешь ею завтра до полудня — хочешь?
— Да, Дик, от всего сердца, — ответила она.
— Э, сэр? Мне казалось, что вы должны были быть монахом! — сказал чей-то голос.
— Алиса! — вскрикнула Джоанна.
— Она и есть, — ответила, подходя, молодая девушка, — Алиса, которую ты оставила, считая за мертвую, а твой укротитель львов нашел ее, вернул ее к жизни и, по правде сказать, ухаживал за ней — если желаешь знать.
— Я не верю этому! — крикнула Джоанна. — Дик!
— Дик! — передразнила Алиса. — Дик, да Дик! Да, прекрасный сэр, вы покидаете бедных девушек в несчастье, — прибавила она, обращаясь к молодому рыцарю. — Вы оставляете их стоять под дубом. Правду говорят, что умер век рыцарства.
— Сударыня, — в отчаянии проговорил Дик, — клянусь моей душой, я совершенно позабыл о вас. Сударыня, попытайтесь простить меня. Видите, я только что нашел Джоанну.
— Я не думала, чтобы вы сделали это нарочно, — возразила она. — Но я жестоко отомщу вам. Я скажу один секрет леди Шельтон, то есть будущей леди Шельтон, — прибавила она, приседая. — Джоанна, — продолжала она, — клянусь душой, я думаю, что твой возлюбленный храбр в сражении, но, позволь мне сказать тебе прямо, он — самый мягкосердечный простофиля во всей Англии. Ну и наслаждайся с ним! А теперь, глупые мои дети, поцелуйте сначала меня — каждый из вас — от души; потом целуйте друг друга в продолжение одной минуты по часам и ни одной секунды больше, а потом отправимся все трое в Холивуд как можно скорее, так как, по-моему, эти леса полны опасностей и в них чрезвычайно холодно.
— Но неужели мой Дик ухаживал за тобой? — спросила Джоанна, прижимаясь к своему возлюбленному.
— Нет, глупая девочка, — ответила Алиса, — это я ухаживала за ним. Я в самом деле предложила ему жениться на мне, но он сказал, чтобы я шла венчаться с подобными себе. Это были его слова. Да, вот что я скажу: он более откровенен, чем любезен. Ну, а теперь, дети мои, надо же иметь какую-нибудь цель и идти вперед. Пройдем мы опять ложбиной или отправимся прямо в Холивуд?
— Мне бы очень хотелось ехать на лошади, — сказал Дик, — все последние дни меня так колотили и били всевозможными способами, что мое бедное тело представляет собой один сплошной синяк. Но как вы думаете? Что если наши люди разбежались при звуке битвы? Ведь тогда мы пройдемся зря. Отсюда прямым путем до Холивуда только три мили; колокол еще не пробил девяти часов; снег достаточно тверд для ходьбы, луна светла; что если бы мы пошли так, как есть?
— Решено! — крикнула Алиса, а Джоанна только крепче прижималась к руке Дика.
