— Как же быть с Робером? Не понимаю, почему ты ничего о нем не сказал.
— Мне казалось, так будет лучше. Ты-то с ним поговорил об этом? Ну, значит, он уже все понял. И будь спокоен, знает, что я разделяю твое мнение. Пока достаточно. Всегда надо бережно относиться к людям, а теперь особенно.
— Ты и мог бы сделать это бережно, без всякой резкости высказать свое отношение. И тем самым помог бы ему исправить ошибку. Кроме того, стало бы ясным, что здесь дело не в моем личном отношении к нему, понимаешь?
— Да, пожалуй… В этом, пожалуй, ты прав. Но, кстати, подумай, нет ли тут и с твоей стороны чего-то неправильного. Я говорю не о твоем личном отношении к нему, нет! Но просто сперва набрасываешься на человека и только потом видишь — виноват не столько этот человек, как то, что многие проблемы у нас еще не решены. Ошибки именно оттого и происходят, что какой-то вопрос еще не разрешен. Нельзя обрушиваться на одного человека и все валить на него.
— Я и не собирался обрушиваться на него, ты сам знаешь. Но я все время работаю вместе с ним и последнее время замечаю, что товарищ начал сдавать. Нельзя же наблюдать, как он скатывается все ниже, и не попытаться спасти его.
— Согласен. Только я говорю о Чутком, бережном отношении к человеку. Посмотри-ка на «Сидони». Она выглядит гораздо старше своего возраста. Вся разболтанная, части еле держатся. Видишь? — Дэдэ ткнул ногой в заднее крыло, привязанное с одной стороны веревкой. — И вся она в таком состоянии. А ты сам знаешь, как с нею обращаются, вот в этом-то и дело…
Да, Анри знает, как трудно приходится «Сидони». Она, бедняжка, повидала виды. Но тут уж ничего не поделаешь. В этом все несчастье. Машина очень нужна, просто позарез, и в свое время, чтобы ее купить, пошли на большие жертвы. До малолитражки у федерации был грузовичок — он и сейчас еще существует, — большую часть времени находившийся в ремонте. Случалось, что он выходил из строя прямо посреди дороги и всех подводил. Представляете себе, сколько времени теряли зря! Особенно при далеких поездках, когда отправлялись куда-нибудь проводить собрания. Бывало так: выедут в деревню четверо или пятеро коммунистов, а обратно ехать не на чем — грузовик застрял. И вот они ночью добираются как могут обратно — кто на автобусе, кто поездом. Домой попадают только к утру, промерзшие до костей, голодные, да к тому же еще выясняется, что денег на обратный путь они истратили столько, что стыдно просить федерацию возместить расходы.
С «Сидони» дело обстоит лучше. Лучше для людей, но не для машины. В нее частенько набивается до шести человек. Во всяком случае, пятеро — это обычная норма. Под тем предлогом, что кому-то одному совсем недалеко. Высадив пятого пассажира, остальные облегченно вздыхают и устраиваются поудобнее. «Нет, больше так ездить нельзя! — уверяют они. — У меня за эти десять километров совершенно отнялась нога, прямо не знаю, куда ее пристроить». — «А я скрючился в три погибели, чтобы не прошибить потолок, и вывихнул себе шею. Хорош я буду на собрании со свернутой на бок головой! А тут еще на каждом шагу ямы, все кишки растрясло». А если среди пассажиров едет член генерального совета, то чего только ему не приходится выслушать об этих «его» дорогах. И уж не сомневайтесь, что именно ему уступают место на коленях! Пусть себе стукается головой в потолок! Лампочки внутри машины, конечно, давно уже нет, ее разбили. К счастью, такие поездки всегда сопровождаются смехом и шутками, и Робер обычно отличается больше всех. Вспомните хотя бы поездку во время последних частичных выборов в одном из кантонов… Вообразите себе банку, набитую сардинками, которые корчатся от смеха, и у вас будет полное представление… Каких только историй не рассказывает Робер…
Вот вам одна из них. Было это прошлой зимой. Ехали еще на старом грузовичке… Снег выше колен, а в канавах — по самую шею. Ехали Дидло и Робер. Робер сидел у руля. Дорога шла по насыпи, с обеих сторон тянулись похожие на овраги старые карьеры. Вдруг в самом опасном месте — так всегда бывает — погасли фары. Дидло сразу заволновался: «Ты тормози! Тормози!» — «Интересно, как я буду тормозить, — спокойно заметил Робер. — Тормоза ведь не работают, ты же знаешь». Ладно. Машина продолжала ехать в кромешной тьме. Наконец она уткнулась носом в сугроб и остановилась. «Уф! — облегченно вздохнул Дидло. — И как это только мы ухитрились не перевернуться в овраг!» Он тут же открыл дверцу, а Робер, решив узнать, во что они врезались, высунулся вслед за ним… Откуда-то снизу до него донеслись крики. Оказывается, они повисли над самым оврагом. Ну, а бедняга Дидло скатился прямо в пропасть, рассказывал Робер.
Проезжают одну, другую деревню, вылезает еще один пассажир, все рассаживаются посвободнее и сразу же забывают о первоначальных неудобствах. Но теперь облегченной «Сидони» предстоит наверстать упущенное время — ведь выезжает она всегда с опозданием, вечно кого-то приходится дожидаться, да еще проездишь по деревне в поисках помещения, где будет происходить собрание, — адрес в газете не указан, вот и разыскиваешь в темноте объявление на одной из деревенских улиц, освещая стены домов фарами. А попробуйте-ка давать задний ход и разворачиваться на этих коровьих тропках, да еще с высоченными тротуарами! Хорошо, если в объявлении указан точный адрес, но бывает и так: «В танцзале», или «В мэрии», или еще «В зале Дюво»… А на улице ни души, не у кого даже спросить… Вы скажете, что, мол, можно поехать туда, куда идет толпа? Но ведь есть такие деревни, где вся толпа состоит из пяти человек, и как тут их в темноте найдешь? К счастью, у того, кто высаживается первым, обычно до собрания остается с час времени. И вот он блуждает по деревне в поисках нужного адреса, а потом, на обратном пути, развлекает всех, рассказывая о своих злоключениях.
А возвращение! Тут-то и начинается самое трудное. Товарищ, уехавший дальше всех, на обратном пути подбирает поодиночке других пассажиров — и вот «Сидони» снова набита до отказа. Вообще-то, конечно, заранее уславливались о том, где каждый будет ждать машину. Но попробуйте-ка зимой потоптаться на улице часа два, да еще в самое холодное время — между двенадцатью и двумя часами ночи. А в это время кто-нибудь из сочувствующих или коммунистов стоит рядом и настойчиво приглашает тебя зайти к нему и, в ожидании машины, перекусить и пропустить рюмочку, уговаривает не обижать его отказом и каждую секунду жалуется и проклинает все на свете — не может же он оставить тебя одного, хотя бы из соображений безопасности, но насколько вам обоим было бы сейчас лучше сидеть у него в доме, в теплой кухне, за рюмкой и закуской — это всего в двух шагах отсюда. Ты еще больше начинаешь чувствовать холод и в конце концов соглашаешься на то, от чего отказывался вначале. «Вот и хорошо, давно бы так», — говорит тебе товарищ. Но теперь уж времени в обрез, машина должна прийти с минуты на минуту. Ты наспех запихиваешь себе в рот какую-то еду, даже не чувствуя ее вкуса, а согласись ты раньше, — ты мог бы не давиться закуской, да и коньячок распробовать как следует. «Выпей еще, не будет так сухо», — угощает хозяин. Каждую минуту приходится приоткрывать дверь: не слышен ли гул мотора, не шарят ли по деревне фары. А в тот момент, когда машина появляется, да еще заметно, что она плохо ориентируется, ты поспешно собираешь свои пожитки — портфель, пачки оставшихся брошюр, листовок, плакатов, которых оказалось слишком много, нераспроданных газет, которые надо вернуть, — и, навьюченный, как мул, бежишь сломя голову на свет фар и шум мотора, обливаясь холодным потом при мысли, что товарищам надоест разыскивать и они уедут без тебя. Тогда добирайся как хочешь ночью, в мороз, по сугробам. А сколько ты при этом потеряешь времени… А головная боль на следующий день… Незабываемые ночи!.. Много еще всего можно бы порассказать!..
«Сидони», надо отдать ей справедливость, переносит все безропотно. И достается же ей! За руль садятся все без разбору. Один забудет добавить масла, другой и нальет, да не туда, куда следует, третий думает, что коробка скоростей устроена так же, как на стареньком грузовике, и сразу включает третью скорость: мотор не тянет, а он решает, что машина сломалась, и толкает ее в одиночку до самого гаража — метров триста — по булыжнику. Да разве обо всем расскажешь! Покажется несерьезным. А ведь все это очень серьезно. Все поездки связаны с очень серьезными делами. Настолько серьезными, что по сравнению с ними здоровье «Сидони» в счет не идет. Оно на втором плане. Тысячу раз пробовали принимать героические решения, обзывали себя «вандалами», «убийцами машины», говорили о «головотяпском отношении к имуществу» — ничего не помогает. Несчастная «Сидони» — жертва существующего строя!.. Было бы хоть две машины… Ей не поможешь ни лаской, ни внимательным уходом — слишком уж много на нее навалили! Все это Анри великолепно понимает. Но он не понимает, какое отношение имеет «Сидони» к Роберу.
