Говорят, как встретишь год, так его и проведешь. Не знаю, возможно, синяк под глазом должен был стать Бобышеву предупреждением. Впрочем, не стал. Еще накануне Дмитрий объявил товарищам, что праздник собирается встретить с дамой. Те не возражали. Съездив в город, Бобышев привез в Комарово Марину Басманову. Для остальных гостей это было немного неожиданно, но, впрочем – чего такого? Мог же уехавший Бродский поручить старому другу присматривать за невестой, не так ли?

Проблема была только в том, что Бобышев больше не считал Бродского другом. Этот парень не нравился ему с самого начала. А последнее время не нравился особенно. Как-то на Литейном они чуть не разодрались. Долго стояли друг напротив друга, громко орали матом и хватались за лацканы пиджаков. Оба молодых человека говорили потом, что вот, мол, вопрос-то в творчестве… слишком, мол, по-разному относятся они к поэзии… но это было неправдой… дело было именно в Марине.

В десять вечера 31 декабря 1963 года все, наконец, уселись за стол. Выпили, начали оживленно, все одновременно говорить. После полуночи Бобышев взял Марину за руку и, пока никто не видит, увел на улицу. Прочим гостям не было до них никакого дела. Они вышли на лед Финского залива. Прежде чем все произошло, Бобышев вроде бы спросил у Марины: а как же Иосиф?.. Она вроде бы ответила, что больше не с ним…

За стол они вернулись не скоро. Марина посидела со своей вечной полуулыбочкой, а потом встала и подожгла занавеску на окне.

– Красиво горит, – сказала она, пока все пытались не дать даче сгореть целиком.

Под утро она уехала назад в город.

7

Девушка ушла от одного поэта к другому. Неприятно, конечно, но в принципе – дело-то житейское. Однако в тот раз обернулось все крайне неприятно.

Уже через день кто-то рассказал Бродскому о том, как именно его невеста отметила Новый год. Плюнув на конспирацию, Иосиф примчался из Москвы в Ленинград.

Бобышев в тот момент был прописан в знаменитом ивановском «Доме с башней». Бродский – в стоявшем на Литейном «Доме Мурузи». Когда-то по этим двум адресам располагались главные литературные салоны имперского Петербурга. Прошла целая вечность, но даже и вечность спустя поэты моего города продолжали жить именно по этим двум адресам.

Иосиф позвонил Бобышеву и хамским тоном предложил встретиться на полпути между их домами, ровно напротив Таврического сада. Место там пустынное. Бобышев подозревал, что дело может кончиться ножом в селезенку. Но все равно пришел. Бродский, не глядя ему в лицо, спросил, спал ли тот с Мариной? Руки он не вынимал из карманов, и вообще было видно, что от броска на противника его отделяют считаные мгновения. Бобышев ответил, что на такие вопросы мужчины не отвечают. Иосиф продолжал молчать и нервно поводить плечами. После этого Бобышев просто развернулся и ушел домой. А Бродского той же ночью взяли милиционеры. Он пытался поговорить с Мариной, но не успел. Как только он появился возле своего дома, несколько людей в штатском тут же окружили его, предъявили ордер, затолкали в козелок и увезли.

Кому в данной ситуации было сложнее – сразу и не скажешь. Бродский сидел в изоляторе КГБ на Шпалерной и сходил с ума от ревности. А Бобышев оставался на свободе, но и носу не мог показать на улице, потому что все понимали – арестован Иосиф именно по его, Бобышева, вине.

Сперва Дмитрий попытался сбежать на ту самую дачу в Комарово. План состоял в том, чтобы пересидеть там, пока у приятелей не утихнет первый приступ ярости. Однако буквально по его следам на дачу прибыла большая компания литераторов, которые объявили подлецу, чтобы с дачи он убирался вон. Бобышев вернулся в городскую квартиру, и тут все начало происходить всерьез.

Знакомые художники, прежде дарившие ему свои полотна, теперь без звонка являлись, молча снимали картины со стены, плевали в пол и так же молча уходили. После того как суд дал Бродскому восемь лет и сослал в Архангельскую область, прозаик Андрей Битов позвонил и вызвал Бобышева на дуэль до смерти. Бывший друг Рейн написал о нашумевшем адюльтере поэму – поэма пользовалась бешеным успехом среди тех, кто понимал о чем идет речь.

Литературные девушки теперь отказывались с ним не то что спать, а даже здороваться. И самое ужасное, что среди этих девушек была и Марина тоже. Сперва Бобышев еще ходил к ней в гости. Втроем (он, она и Маринина мама) они еще пили чай. А потом Марина плюнула на все, собрала вещи и уехала к Бродскому на поселение.

Трудно представить поступок глупее, но Бобышев поехал за ней. Взял на работе отгул, купил билет на поезд и поехал в Архангельскую губернию. Утром он прибыл в город Коношу. Единственная почтовая машина до села Норенское, где отбывал Бродский, к тому времени уже ушла. Бобышев почапал пешком. Тридцать километров через слякотный мартовский лес.

Он дошел до Норенского как раз в тот момент, когда Марина садилась в кузов грузовика, чтобы ехать назад. Бродский в зэковском ватнике и сапогах стоял рядом, провожал ее.

Бобышев позже писал:

Я кричу:

– Марина! Вот ты где! Я за тобой!

– Нет! – Иосиф кричит. – Марина, слезай, ты никуда не поедешь!

– Нет!

– Да!

– Нет!

– Да!

Марина лезет через борт, спускается. Я за ней. Мы втроем входим в избу через дорогу напротив. Дальше что – непонятно. Но я знаю, зачем я приехал. За кем.

Громадная скрипучая изба. Входим в малую комнату: стол, заваленный книгами и рукописями, две лежанки. На полу – картонный короб с сигаретами «Кент». На стене, над одной из лежанок – остро заточенный топор.

– Что тебе здесь нужно? – зло спрашивает Иосиф.

– Ты знаешь. Я приехал за ней.

– Она отсюда никуда не уедет.

– Нет. Уедет. Со мной.

Взгляд на топор. Взгляд мой туда же.

– Я без нее никуда не уйду. Только вместе.

– Нет. Она останется здесь.

Взгляд на топор. Взгляд туда же.

– Нет, уедет.

– Нет, не уедет.

Тут вмешивается Марина, обращаясь к нему:

– Я тебе все сказала. Я уезжаю сейчас.

– Нет, ты не можешь. И машина ушла.

– Ничего. Я должна. Хоть пешком.

Мы вышли и направились к лесу. Поле кончалось. Дальше дорога, темнея и суживаясь, углублялась в лес. Все. Здесь я должен стоять за Марину.

– У меня в руках ничего нет, – показал я ладони Иосифу.

– У меня тоже!

Мы сжали кулаки и заходили индюками один вокруг другого. Но тут опять вмешалась Марина. Что-то быстро сказав Иосифу (обещание? ложную клятву?), она зашагала к лесу. Я – с ней. Он остался стоять у края поля.

Размахнувшись, я далеко закинул в талую воду токарный резец, лежавший все это время у меня в кармане пальто.

– Что это было? – тревожно вскинулась Марина.

– Так, ничего.

Конечно, это был не ножик. И не топор. Так, железка, для весу. Но можно было проломить ею череп.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату