входной двери. Вернувшись, он хмуро взглянул на своих подчиненных. Те, не мигая, смотрели на него.
- Ну-с, так. Турусова с Зяблицким действительно убили Анастасию. Как я и предполагал, доктор был у неё в полном подчинении. Шварц согласился на лжесвидетельство за миллион. Доказать в суде это невозможно. Я дал слово и поручился за вас, что мы эти сведения не разгласим. Турусовой я напишу письмо. Рушникову скажу, что остаюсь при своём мнении, но доказательств нет. От дальнейшего расследования я отказываюсь. Если Фёдор Кузьмич захочет – пусть копает сам. Это всё. Александр Прохорович, пока отдыхайте, восстанавливайте силы. А ты, Спиридон, займись его квартирой.
- Слушаюсь, – вздохнул Канделябров. – А только я так думаю, что это всё равно, что «слизывать мёд с крапивы», как говаривал Фуллер . Слишком «жгучая» плата за эти сведения.
- «Ни один человек не может быть героем в глазах своего лакея» сказал, небезызвестный тебе, Поль Гольбах , – очень членораздельно ответил Брюс и ушёл к себе наверх.
- Ну вот, теперь лакеем обозвал, – вконец расстроился Канделябров.
- Спиридон! Где мои флюоритовые запонки? А серые высокие башмаки? – послышалось сверху.
- Ну, теперь пошло-поехало. Закрутило родимого. Знать, собрался к своей Варваре, чтоб ей пусто было, такой дым коромыслом поднял! – заворчал Кондратьич и бросился помогать хозяину.
Ипатов сидел в облюбованной им столовой, как потерянный. Неужели вот так, сразу и ничем закончилось его первое дело на службе у Вильяма Яковлевича. Он так много узнал и пережил за последние дни (эх, если бы знали Собакин с Канделябровым!), что прямо-таки боялся лишний раз шевельнуться, чтобы не выплеснуть из себя что-нибудь. Это был уже не тот Александр Прохорович, что робко позвонил в дверь сретенского особняка неделю назад. Ипатов вдруг ясно ощутил, что влился в жизненный поток очень значительного человека, без которого его жизнь станет тусклой и невзрачной, хоть плачь.
«Как это я раньше жил, - думал он - ну прямо как лопух у дороги, прости Господи, ничего не зная, ничем не интересуясь? Или это дано не всем? Ведь не родился же я потомком Брюсов и Собакиных? А Канделябров родился? Нет. Значит, только от самой натуры человека зависит, чем ему жить. «Кому траву жевать, а кому звёзды считать» говорит Спиридон. Точно так и есть».
Г-же Турусовой Л.А. (лично в руки)
Сударыня!
Я только что переговорил по известному Вам делу с Иоганном Шварцем, который в точности повторил Ваши слова.
Сообщаю Вам, что отстраняюсь от продолжения следствия по делу убийства вашей племянницы, но остаюсь при своём мнении по поводу обвинения.
Исходя из вышесказанного, я не имею возможности принять от Вас плату за ведение расследования.
Отдаю Вас в руки Вашей судьбы. И да смилуется над Вами Бог.
Вильям Собакин
Через два месяца Ипатов помогал Собакину расследовать дело купца Муташова о пропавших у него из дома ценных бумагах. Как-то, возвращаясь пешком к себе домой на новую квартиру, Александр Прохорович увидел на Рождественском бульваре Турусову. Она шла по панели под руку с каким-то осанистым господином. Поначалу Ипатов её даже не узнал. И только навострённый с недавних пор взгляд ( Канделяброва школа!) дал возможность в проходящей красавице узнать бывший «синий чулок и серую церковную мышь». Это была совсем другая женщина с лицом и фигурой истинной красавицы. Её выразительные глаза тонули в густых тёмных ресницах и ласково глядели на спутника из-под высоких полукружий изящных бровей. Губы, и раньше волновавшие Александра Прохоровича, теперь прямо-таки дразнили своей яркостью. Каштановые волосы, закрученные локонами, заманчиво выглядывали из-под модной шляпки. Дорогое, бледно-фисташковое кружевное платье облепляло женщину так, что казалось невидимым. Талия (предмет особого беспокойства Ипатова) казалась в обхват не больше двух ладоней. Александр Прохорович на минуту ослеп, потом взмок и попытался глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться. Но, вмиг пересохшее горло осложнило этот процесс, хотя, слава Богу, не до конца. Лариса Аркадьевна заметила молодого человека, улыбнулась ему и кивнула, как хорошему знакомому. Ипатов смешался, судорожно закашлялся, не зная как поступить: поклониться или нет? А, когда он определился, Турусова уже прошла мимо, не останавливаясь. Молодой сыщик поспешил домой. На его сердце лежала большая холодная жаба.
Ещё через две недели Вильям Яковлевич сидел у себя в кабинете за столом и читал газету «Московские ведомости». Там сообщалось:
Опять трагедия в доме Арефьевых.
«Недавно мы рассказывали нашим читателям о злодейском убийстве маньяком-врачом молодой богатой невесты Москвы – Анастасии Арефьевой, за неделю до её свадьбы. Во время поимки убийца отравился. Это чудовищное преступление повлекло за собой смерть от сердечного приступа дяди девушки – Николая Матвеевича Арефьева – известного в городе акционера подрядов по строительству железных дорог Сибири. Днями позже, от горя утрат, умерла старшая сестра Арефьева – Анна Матвеевна, почтенная дама, хорошо известная москвичам своей благотворительностью.
Спешим сообщить,что сегодня, в их доме на Тверском бульваре произошла еще одна трагедия. Наследница всех капиталов семьи, родственница Арефьевых – Лариса Аркадьевна Турусова, была найдена мёртвой в собственной постели. Следов насилия не обнаружено. Предполагается, что она приняла, как снотворное, слишком большую дозу морфия. Ведётся расследование. Если, в установленные законом сроки, не найдутся родственники этой семьи (у госпожи Турусовой завещания не оказалось), то всё её огромное состояние, после надлежащих формальностей, будет объявлено выморочным, а значит, пополнит бюджетную казну Москвы. Надеемся, что это позволит отцам города заняться благоустройством злачных мест, коих ещё немало в Первопрестольной».
- Спиридон! – позвал Собакин.
- Слушаю, Вилим Яковлевич.
- Читай.
Опершись на косяк двери, Канделябров прочитал заметку и вздохнул:
- Значит не дали Богу с ней разобраться? Помогли?
- Ты это о чём?
- Сами знаете о чём: «Nekam Adonai» – «Возмездие, Господи». Так что-ли, это у вас переводится?
- Любимый тобою Леонардо да Винчи говорил, что «тот, кто не наказывает зло, поощряет его». Я с ним согласен. И вспомни о синергии.
- То, что вы называете синергией, к этому случаю не подходит. Бог только с теми, кто не подменяет Его собой и не замышляет чинить расправу без официального следствия и суда, что равносильно убийству.
- Разговаривать ты стал много, Кондратьич. Стареешь видно. Ты лучше вот что: убери-ка эту газету подальше, чтобы Ипатов не увидел. А ещё лучше сожги. Будем щадить его нежную душу, Спиридон. Он и так весь извёлся от того, что эта женщина вытащила из него все сведения о ходе следствия.
- Вот же, анафема какая! Совратила мальца и из ума вывела. Говорю же: от баб все напасти!
