Забилось сердце. Беда? Неужели самое страшное? В бессилии опустилась на стул, не мигая, смотрела на румяные яблоки. И всё-таки пошла. На ватных ногах. Готовая ко всему. В палату. А в палате на краешке кровати мужа сидела красивая женщина, и Яша рассказывал ей что-то весёлое. Смеялся...
Зачем пошла, - набросилась на неё потом санитарка. — Твой благоверный, ещё руки у него были забинтованы, ещё еле трубку телефонную в руках держал, а уже позвонил любовнице — приходи. Сёстры слышали. Пришла. А тут ты. Вот и пожалела я тебя - пускать не хотела.
Люция положила на тумбочку пакет с яблоками. Даже не взглянула на соперницу, а ему — глаза в глаза:
Ходить буду. Передачи носить буду. Но ты мне больше не муж.
Три месяца лежал Яков Корнеевич в ожоговом отделении. Выписался. Куда пришёл? Конечно, к жене с ребёнком. Приняла, жалко стало. Одевала, обувала, обстирывала - был он ещё очень слаб и беспомощен. Но окреп, пошёл на работу и жизнь вернулась на круги своя. Как-то взял ребёнка погулять, а она на кухне - счастливая. Всё у них по-путнему: отец с сыном на прогулке, жена на кухне хлопочет. Пришли раскрасневшиеся, нагулявшиеся. Усадила за стол, подкладывает вкусненькое.
А папа в парке с тётей целовался, - выпалил Валера с набитым ртом весело глядя на маму...
Очень переживала свекровь. Она прекрасно видела достоинства невестки и хотела сохранить семью. Увезла их всех в деревню: перебесится, успокоится, потерпи, у тебя ребёнок. В который раз решила — потерплю. Ради ребёнка. Да только найдёт свинья грязь. Деревенский здоровый воздух и жизнь на глазах не пошли на пользу. Яков пил, гулял, дрался. Сын затравленно смотрел на отца, беспокойно спал, кричал по ночам. Она прижимала к себе Валеру и понимала: их семье уже не состояться никогда, жизнь не учит её разгульного супруга. Уйду.
Не уходи, — просила свекровь.
Не уходи, - просил муж.
Ушла. Вернулась в Орск, пришла к брату - приминай меня с ребёнком, нет больше сил терпеть. А у брата - семья. А у брата махонькая комнатка в бараке. Принял. Сам соорудил себе брачное ложе за занавеской, а её с Валеркой определил на скрипучей раскладушке.
Кузнечно-прессовый цех Орского машиностроительного завода. Должность - откатчица металла- появилась запись в её трудовой книжке.
Что это за работа такая? - спросила я Люцию Ивановну.
- Из печки идут под пресс горячие болвашки. Откат- чице надо изловчиться и захватить крючком и откатить в сторону. А одна болвашка тянет на 140 килограммов. Вот и прикиньте, болвашки идут одна за другой, сколько раз по сто сорок килограммов за день надо откатить? Труд тяжелейший, а откатчицы - женщины.
Вот она - откатчица Люция Браун. Большие широкие руки и синие глаза. Пришла откатывать болвашки, дабы поднять сына. Выбирать не приходилось, а в откатчицах на заводе всегда нужда. Дали комнату в бараке - первое её с сыном самостоятельное жильё. Потом барак снесли, дали комнату. Жизнь потихоньку входила в нормальное русло, но нередко щемило сердце от тревожной неизвестности — как там Яша, не спился ли, не пропал.
А Яша женился. Дошла весть до Аюции Ивановны, она и порадовалась, ну и ладно, совет им да любовь.
Один ребёнок, второй, третий. Троих детей родила Якову Корнеевичу его вторая жена, да видно и ей не перепало щедрот женского счастья — умерла. Люция Ивановна не знала об этом. Знала, что живёт в деревне, про троих детей знала. Да только позвонили в дверь под вечер уже. Сын был в армии, гостей она не ждала, тревожно всмотрелась в дверной глазок - Яша! Он стоял на пороге виноватый, обросший, неухоженный, непутёвый её муж. Рядом трое детей. Мальчик-подросток, мальчик поменьше и совсем маленькая девочка. Четыре пары глаз против её синей пары. Муж - взгляд виноватый. Подросток - мальчик - взгляд настороженный, маленький мальчик - взгляд любопытный. А маленькая девочка - взгляд счастливый.
- Ты моя мама! - закричала с порога Яшина дочка и повисла на Люцииной юбке.
И - остались они у неё. Богатым «наследством», сколоченным за долгие годы семейной жизни, муж поделился щедро. Валерий из армии дал ответ на материнский запрос, что ей делать. «Смотри сама». А что ей было смотреть ещё? Только один раз и посмотрела в глаза девчушки-сиротки, только один раз услышала душераздирающее - мама.
Непросто дети привыкали к новой, городской обстановке. Непросто было и Люции Ивановне приучить к себе таких разных троих детей. Муж был предупредителен и заботлив. Да и как можно иначе, если в который раз его удивительная жена явила образец великодушия и кротости, такой по нашей жизни редкий. Понял, наверное: вот оно, настоящее, вот она, любовь
