Куда пропали снегири?

всерьёз. Мария Египетская, ужаснувшись греховности своей жизни, ушла в Еги­петскую пустыню, и Господу было угодно возвести её за искреннее покаяние в лик великой подвижницы святой. Андрей Критский составил удивительный по­каянный канон, который читается Великим постом, а Ефрем Сирин - автор известной всем великопостной молитвы. Помните, у Пушкина «Отцы-пустынники и жены непорочны»? Он говорит именно о ней, о молит­ве Ефрема Сирина: «...всех чаще мне она приходит на уста и падшего крепит неведомою силой».

Крепит падшего. Меня, тебя, его, их, нас всех, при­лепившихся к земному бытию, как единственному и вечному, всех, стремящихся обскакать ближнего и по­радоваться его нерадостям. Всех, желающих и жены искренняго своего, и вола, и осла, и дачу, и Канарские острова, и президентское кресло, и подобострастно согбенные спины, и клубнику зимой, и лыжи летом, и «жувачку» с вкладышем, много «жувачек» и много вкладышей, и хрустальную туфельку на отёкшую от долгого бега по жизни ногу. «Хотеть невредно!» -восклицаем мы. Вредно, да ещё как. Ведь вредим душе, той самой, которой предстоит то, что не предстоит ни желудку, ни печени, ни мозгам нашим изощрённым. Ей предстоит праведный суд, и пока мы прожигаем жизнь, несёмся в колеснице удовольствий, изводимся ночной завистью и дневным лицемерием, она, душа, вмещает и вмещает наши грехи.

Позволю себе напомнить Ветхозаветную историю. Первого сына Адама и Евы звали Каином, второго

Авелем. Что произошло с ними? Каин убил Авеля. Первое убийство, первое преступление заповеди «Не убий». Но прежде чем убивать брата, что совершил Каин? Он Авелю по-за-ви-до-вал. Господь принял жертву Авеля, а Каинову жертву - нет. Не делом, по­мыслом совершено великое земное зло. Сначала по­мысел - зависть, и только потом уже воплощение «в пароходы, строчки и другие важные дела ».

Вот почему так важно не допустить до дела, пре­сечь ещё в помысле великий грех. Вот почему не назо­вёшь безобидной зависть и не отмахнёшься от неё, как от незначительного в нашей жизни пустяка. Вот поче­му, стоя перед иконами, повторяем мы и повторяем с усердием великую просьбу к Господу нашему, пото­му что без Него не одолеть нам опасной заразы: «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав утверди в утробе моей».

Сердце чисто... Какой великий дар, какое удиви­тельное сокровище. Счастливы имеющие его. А мы, грешные, давайте не позавидуем им, а в смиренной мо­литве попросим того же.

СПАСИТЕЛЬНИЦА УТОПАЮЩИХ

Мы никак не могли встретиться, всё время что-то мешало. Честно говоря, я и не торопила встречу, побаивалась бередить старую материнскую ра­ну. А она вот так сразу, без особых вступлений, нача­ла непростой разговор:

- Меня убеждали - время лечит. Да вот что-то не получается. Всё помню, как вчера, в мельчайших под­робностях. Моя беда как трофическая язва, всё так же разъедает душу, как и тогда. А ведь двенадцать лет прошло, целых двенадцать лет...

Ирина Александровна Харьковская - врач-лого­пед. Белый халат, зачёсанные назад волосы, большие, выразительные глаза. Красивая, немолодая женщина, пережившая страшную беду - потерю единственного сына. Но не буду пока про потерю. Буду про приобре­тение. У неё долго не было детей. Вдруг, когда уже не ждала, не гадала, затаился под сердцем маленький ко­мочек, заявивший о себе восторженно и счастливо: я буду, я уже есть... Радость, ну какая же была радость! Врачи качали головами, говорили о риске, а она не хо­тела их слышать, знала - выносит.

Сделали кесарево. Родился у Ирины Александ­ровны сын. Назвали Константином. Рождение ре­бёнка действует на женщин по-разному. Кто-то сокрушается, теперь уж какая учёба, кому-то при­ходится делить любовь между мужем и новорож­дённым, кто-то мучительно и долго привыкает к своим материнским обязанностям! Она же - лико­вала! Свет в окошке - родившийся сын. Всё стало вокруг незначительным, неважным, померкли такие ещё недавно желанные прожекты, только он, боль­ше никто. Долгожданный первенец рос и креп на радость родителям. Закончил школу, поступил в ме­дицинский. Вот уже и диплом «обмыли». Пришёл слегка навеселе, усатый, взрослый, обнял её, подвёл к зеркалу:

- Ну, матушка, разве я у тебя не красавец?

А вместо радости сердце заныло. Вещее материн­ское сердце, сколько написано о нём, не обманешь его, чувствует. Она вдруг отчётливо ощутила, что всё в жизни сын уже сделал, уже ничего больше не будет, ничего... Мысль: он не будет жить - была та­кой ясной и сформулированной, что Ирина Алекса­ндровна прикрыла рукой рот, боясь, что страшные слова произнесутся сами. Потом забыла и не вспо­минала до самого отъезда сына на Волгу. Группа вы­пускников, дипломированные врачи, ехали под Астрахань позагорать, накупаться, порыбачить. Загрузили её автомобиль под завязку, палатки, спальные мешки, коробки с консервами, да ещё она целое ведро беляшей напекла им в дорогу. Вела ма­шину уверенно, спокойно, а сердце ныло, не хотело расставания.

- Ну, матушка, не скучай, вернусь загорелый, здо­ровый и дово-о-о-льный.

-   Костя, - сказала она тихо, - мне кажется, ты уто­нешь.

-   Ну, матушка, ты