может последовать второе, столь же тяжкое. Подумав о малых чадах, решил отпустить грех смертоубийства. Женщина благодарила его столь горячо, как если бы он облагодетельствовал ее деньгами.
Вторым был мужчина, судя по голосу, в летах. Он поведал о смерти сына, преждевременно ушедшего, и каялся в том, что в прежние годы бывал несправедлив с ним. Родительское горе было безмерным, и отпущение грехов далось легко.
Третьим кающимся была молодая женщина, и кардинал разволновался, мысленно пережив диалог…
– Ваше высокопреосвященство, я грешна.
– В чем же, дочь моя? – умиротворенно произнес кардинал, предчувствуя обыкновенную историю о супружеской измене, каких за годы службы он наслушался великое множество. Подчас ему начинало казаться, что в Парме не осталось ни одной супружеской пары, которая не осквернилась бы плотским грехом.
– Я полюбила одного человека.
– Здесь нет никакого греха, дочь моя. Любовь идет к нам от Бога.
– Человек, которого я люблю, – священник.
– Священник?
– Да.
– Кхм… У тебя с ним была связь, дочь моя?
– Да, ваше высокопреосвященство, была. Правда, это было давно… Но этот человек – лучшее, что было в моей жизни.
– Это страшный грех, дочь моя. Ты ввела в блуд служителя Бога, который клялся в любви и в служении Господу. Именно ему принадлежит его любовь. Советую тебе, дочь моя, позабыть его; уверен, что ты отыщешь человека, который полюбит тебя по-настоящему.
Окошко исповедальни было обтянуто черной материей, не позволявшей увидеть кающегося, но даже через плотную ткань он ощущал горячее дыхание грешницы.
– Но я не могу без него жить.
– Нужно его забыть.
– Я пробовала забыть его все эти годы, но у меня ничего не вышло.
Кардиналу вдруг показалось, что он уже слышал где-то эти грудные интонации, всплывшие теперь через пласты далеких переживаний.
– Как зовут твоего возлюбленного? – спросил он.
– Его зовут Франческо. Он был забавным славным юношей и когда-то обещал жениться на мне. Но я прождала напрасно, он так и не выполнил своего обещания.
Горло у Морозини пересохло:
– Что же с ним случилось?
– Он стал священником и отрекся от всего мирского.
– А ты не подумала о том, что служить Богу было его призванием? – тихо ответил кардинал, вспомнив красивую девочку, которой когда-то клялся в любви.
– Любовь – это дар Божий. И разве любить – это не служение Богу, святой отец? – И уже совсем тихо, как если бы опасалась, что их может услышать кто-то третий, продолжила: – Неужели ты все позабыл, Франческо?
– Я все помню, Антонелла.
– Тогда почему же вы меня избегаете, ваше высокопреосвященство?
– Я не могу быть с тобой, Антонелла, ты прекрасно знаешь об этом.
Антонелла Барберини принадлежала к одному из могущественнейших и богатейших итальянских семейств, представитель которого однажды даже вошел на папский престол под именем Урбана Восьмого. Это семейство умело получать то, чего желало, и вот сейчас на очереди находился кардинал Франческо Морозини. Самое скверное заключалось в том, что он не мог противостоять искушению.
– Меня выдают замуж, Франческо.
– Уверен, что он достойнейший человек, и ты обязательно будешь с ним счастлива.
– Ты же знаешь, что это не так. Я могу быть счастлива только с тобой. Мы еще можем все исправить и воссоединиться.
– Графиня, вы же знаете, что это невозможно.
Голос Морозини надломился. Будто бы почувствовав произошедшую в нем перемену, Антонелла произнесла:
– Возможно, что я и буду кому-то принадлежать и даже стану этому человеку верной женой, но все это произойдет потом, когда мы поклянемся Богу быть вместе и в радости и в горе. Но прежде я бы хотела быть твоей, Франческо.
– Антонелла…
– Я буду ждать тебя сегодня в десять часов вечера в своей карете у храма Святой Луизы, – решительно проговорила Антонелла и быстро вышла из исповедальни, не дав возможности его высокопреосвященству ответить.
Неумолимо надвигалось условленное время, и чем настойчивее кардинал убеждал себя не думать об Антонелле, тем больше размышлял о ней, тем сильнее хотелось ее увидеть. А когда часы пробили восемь, Франческо уже понимал, что непременно явится к месту встречи, и вряд ли отыщется сила, способная противостоять искушению. От принятого решения душа просветлела. Улыбнувшись, подумал: странно, что такая простая мысль не явилась к нему раньше.
На память о свидании графине следовало оставить какой-нибудь ценный подарок. Достав из шкафа шкатулку с драгоценностями, он выбрал фаянсовый медальон, украшенный бриллиантами, и положил в него срезанный локон своих волос.
– Ваше высокопреосвященство, – потревожил одиночество кардинала секретарь, – к вам пришел какой-то юноша.
– Чего он хочет?
– Он сказал, что лично все расскажет вашему высокопреосвященству.
– Пусть войдет, – распорядился кардинал.
Закрыв шкатулку, Морозини запер ее в секретер. Его ящики хранили немало тайн, а в одном из отсеков он держал письма от герцогини великого княжества Тосканы Элизабет, с год назад признавшейся в любви молодому кардиналу. Теперь же все его мысли занимала предстоящая встреча с графиней Антонеллой. В какой-то момент, повинуясь накатившим чувствам, он даже подумывал облачиться в мирское платье, позволившее бы сохранить инкогнито. Но потом раздумал – пусть все останется как есть.
Дверь открылась, и в покои вошел Джованни Фарнезе.
– Я грешен перед вами, ваше высокопреосвященство, – склонил юноша колени перед кардиналом.
Ладонь клирика мягко опустилась на макушку кающегося.
– Что заставило тебя вернуться ко мне, сын мой?
– Совесть.
– Это Божий голос, сын мой.
– Ваше высокопреосвященство, я хотел бы стать вашим братом, – поднял Джованни на кардинала крупные, чуть навыкате, карие глаза.
– Ты хочешь стать монахом?
– Да, святой отец.
– Твои намерения серьезны?
– Да.
– Ты должен пройти испытание.
– Я выдержу их.
– Только после этого возможен постриг.
– Я готов.
Убрав ладонь с головы Джованни, кардинал с мягкой улыбкой произнес:
– Ты облачишься в монашеские одежды и должен дать клятву, что никогда их не снимешь.
– Я сочту это за счастье, ваше преосвященство.
