неожиданно для чекистов уклонился от пули шедшего сверху, схватил его, сломал руку, точно сухую тростинку, и пихнул на остальных вверх, используя как живой таран. Затем поднял и швырнул на чекистов, стоявших у двери и готовившихся выстрелить. Затем треснул одного нападавшего кулаком в висок, выхватил у него пистолет, второго впечатал в стену с такой силой, что тот отключился и сполз на ступеньки безвольной куклой, оставляя на стене кровавый след. Командир опергруппы, шедший позади всех, успел втащить Эльвиру обратно в квартиру и открыл огонь из табельного оружия. Лапа, для острастки, выстрелил в ответ, чтобы он не высовывался, а сам тут же прыгнул вниз на копошившихся в темноте чекистов. Кто-то из них успел выстрелить, и пуля прошла совсем рядом. Лапа врезал ногой наугад и услышал приглушенный стон. Другого он оглушил ударом рукоятки пистолета, отпихнул цеплявшиеся за ногу руки и выскочил из подъезда на улицу. Однако радоваться было рано. Двое сотрудников НКВД, дежуривших снаружи, теперь целились ему в лицо из револьверов. По их лицам Лапа понял, что парни настолько напуганы, что уже забыли приказ взять его живым. Одно неловкое движение, и он труп. Разум упорно искал выхода. Лапа замер, решая, что делать. И вдруг мир в его глазах покачнулся. В голове будто произошло небольшое землетрясение. Потеряв точку опоры, он упал вперед на руки, и пистолет отлетел в сторону, позвякивая по булыжникам мостовой. В глазах все кружилось, но он заставил себя удержаться и обернулся.
– Пацанчик, а у тебя крепкий череп, – поигрывая кистенем, ухмыльнулась ему дебелая круглолицая девица в фуражке с красным околышем. В глаза бросились кожаный френч, темно-синяя гимнастерка, хромовые сапоги из кожи отличной выделки, подогнанные по ноге. В красной петлице на воротнике – два ромба, как у помощника начальника регионального особого отдела.
Лапа держался изо всех сил, чтобы не потерять сознание, но сопротивления больше оказать не мог. Его схватили, попинали, заковали в наручники и затолкали в зеленый крытый грузовик, в узкую зарешеченную клетушку, в которой нельзя было даже развернуться. В соседнюю клетушку запихнули бледную Эльвиру. Охранник закрыл замок и сел на лавку возле стены с пистолетом наготове. Дверь снаружи заперли. «Воронок» взвыл двигателем и сорвался с места. Не было сомнений, что их везли в казематы ОГПУ, расположенные в центре города. Лапа не слышал, чтобы оттуда кому-нибудь удалось бежать, и на него серой волной накатило уныние.
10. Наши дни
Захар Петрович Антонов подъехал к кафе «Две пальмы» в половине двенадцатого. Из припаркованной на стоянке черной «десятки» ему навстречу вышел Баранов. Антонов поздоровался с оперативником и поинтересовался:
– Что, объект на месте?
– Изволит обедать, – скривившись, ответил Баранов. – Как меня достал этот вор! Может, прижать его как следует, вытрясти всю душу? У меня просто руки чешутся!
– Спокойно, будем действовать по закону, никуда он не денется, – произнес следователь.
– А жаль, Петрович, – вздохнул Баранов, сжимая и разжимая пудовые кулачища, – я бы с радостью за него взялся. Все планы из-за него к чертям летят. Не ровен час, какую-нибудь комиссию из Москвы пришлют. Шутка ли, столько народу накрошили там на пустыре. Я видел, уже и в федеральных новостях мы засветились.
– Я думаю, мы решим все наши проблемы, – уверенно произнес Антонов и похлопал оперативника по плечу: – Спасибо, что помог, езжай теперь в больницу, проверь, не очнулся ли там наш французский подранок, а сюда пришли группу наружного наблюдения, пусть сядут Тихому на хвост. А я пойду сейчас, поговорю с ним. Посмотрим, удастся ли заставить его дергаться. Нам надо, чтобы он совершил одну- единственную ошибку.
– Поглядим, как карта ляжет, – буркнул Баранов, доставая из машины рацию.
Стоянка была вся забита, и Антонов решил оставить наружке место Баранова, а сам отогнал машину за угол и поставил на площадке у служебного входа кафе, где висел строгий запрещающий знак «Только для служебного автотранспорта». Выбравшись из машины, он вошел в здание через служебный вход и кухню и оказался в зале, не встретив никакого противодействия со стороны персонала.
Тихий сидел за уединенным столиком в дальнем углу, отгороженном от всего остального пространства деревянной перегородкой, увитой искусственными лианами. У входа в приватную зону стояли двое телохранителей. Парни были новыми, Антонов никогда раньше их не видел.
– Вам сюда нельзя, – преградил дорогу следователю один из них.
– Можно, – спокойно возразил Антонов и показал свое удостоверение.
– Эй, парни, пропустите его, – приказал Кано, услышавший голос следователя из-за ширмы.
Мордовороты посторонились. Антонов приблизился к столу и сразу натолкнулся на насмешливый взгляд вора в законе:
– Ба, какие люди снизошли до нас! Что такое, Захар Петрович, у вас опять какие-то проблемы?
– Нет, проблемы как раз у тебя, Эдик, – огрызнулся Антонов и без приглашения подсел к авторитету. – Что, нашел в статуэтке то, что искал, или нет? Я про сокровище.
Лицо Тихого моментально сделалось серьезным. Он замолчал, изучая глазами следователя.
– Может, поговорим без свидетелей? – предложил Антонов. – Отошли своих головорезов, пусть прогуляются, подышат воздухом.
– Можно и поговорить, – напряженно согласился Кано. Затем крикнул телохранителям: – Эй, парни, идите, проверьте обстановку снаружи и машину. Я сейчас домой поеду.
Наблюдая, как уходят «быки» Тихого, Антонов начал:
– Итак, Эдуард, что будем делать? Из-за этой статуэтки куча народа полегла. У меня имеются и свидетели, и доказательства, что именно ты организовал бойню у «Металлоторга». В морге лежат тела твоих парней. Есть даже запись с камеры наблюдения, как вы друг друга «мочили». Из Москвы сюда уже мчится десант больших шишек из Генеральной прокуратуры. Наверху жаждут крови. Думаю, на этот раз твои высокие покровители тебе не помогут…
На самом деле Антонов блефовал, как никогда в жизни, но Тихий этого не знал, и на лбу его выступила испарина. Казалось, еще немного, и он сломается. Но расчеты следователя не оправдались. Овладев собой, Кано ехидно спросил:
– Если у вас все козыри на руках, господин следователь, то почему я еще не в наручниках?
– Просто я сегодня добрый, – улыбнулся Антонов, – и у меня есть к тебе деловое предложение.
– Я с ментами дел не имею, – напыщенно ответил Тихий.
– Только не надо этого гонора и растопыренных пальцев, – осклабился Антонов, – брось! Подумай, ведь сядешь, и глазом моргнуть не успеешь. А я второй раз предлагать не буду.
– Ну, ладно. Что за предложение? – пожал плечами Тихий. – Мне просто интересно. Думал, ты кремень, волкодав неподкупный, скорее сдохнешь, чем пойдешь со мной на сделку. Я нечасто так ошибаюсь в людях.
– Верю, – кивнул Антонов, – а предложение в следующем. Ты отдаешь мне то, что было спрятано в статуэтке, а я спускаю дело о разборке с французами на тормозах. Найдем других виноватых. Начальство успокоится, и у тебя проблем не будет.
– А если я записываю этот разговор и отнесу запись куда следует? – хохотнул удивленный Кано. – Нет, в натуре, у меня нет слов.
– Неси, и посмотрим, что из этого выйдет, – ухмыльнулся в ответ следователь.
– Слушай, а что, по-твоему, должно находиться в статуэтке? – хитро прищурился Тихий. – А то я даже не знаю, что мне отдавать.
– Не валяй Ваньку, – посоветовал ему помрачневший Антонов, – я все знаю! И мое терпение не безгранично.
– А я ничего не знаю, уж извините, – оскалился Тихий.
Антонов понял, что проигрывает эту схватку. Вор в законе словно читал его мысли. Такого матерого уголовника так просто расколоть не удастся. Доказательств, по большому счету, не было, лишь косвенные улики. С такой доказательной базой в суде лучше не появляться. Ему хватило прошлого раза, когда
