Владимир Войнович, который бывал на ее выступлениях в Германии, подтверждал: «За границей была очень известна, хотя я не думаю, что ее стихи легко перевести на иностранный язык. Но на выступлении в Баварской академии люди, не знавшие русского, слушали завороженно, осознавая, что происходит чудо».
Однажды ей позвонили со студии «Союзмультфильм» и предложили озвучить Золотую Рыбку в экранизации сказки Пушкина. Стоит ли соглашаться на столь экстравагантное предложение? Знакомые киношники принялись убеждать, говорили, что «соглашаться, конечно, нужно, поскольку ни одна из актрис не обладает таким волшебным голосом, каким обладает она – особенно, когда читает стихи, такая сказка! Ты, Белла, принадлежишь к числу тех редких женщин в мировой истории, которые равно потрясали мужчин и своей красотой, и своей мудростью – подобно царице Савской, подобно Клеопатре, – и потому запечатлены в веках…».
Но она все-таки не рискнула подарить свой голос даже Золотой Рыбке. А вот добрая знакомая Беллы актриса Ия Саввина нахально «подложила ей свинью», позаимствовав голос Ахмадулиной для роли Пятачка из мультфильма о Винни-Пухе.
Образ Ахмадулиной, как и прежде, будоражил кинематографистов. Режиссер Глеб Панфилов, приступая к экранизации горьковской пьесы «Васса Железнова», отчетливо видел в роли Рашели только Беллу: «В ее облике есть тот же сплав человеческих качеств – талантливость, восторженность, проницательность, незащищенность, хрупкость. Когда она читает свои стихи с эстрады, невольно ощущаешь восхищение и одновременно желание ее защитить, защитить ее – против чего, не знаю, но защитить. Не зря же ей так симпатизирует даже железная Васса, искренне предлагавшая: «Живи с нами, Рашель…»
Но она, понимая степень своего актерского дарования, от лестного предложения отказалась. Перед глазами по-прежнему оставался образ Владимира Высоцкого, которому она отчасти завидовала, так, чуть- чуть: «Общий человеческий гений Владимира Высоцкого… в том, что у него было совершенство дара и совершенство исполнения. В нем совпадало сильнейшее литературное начало с безызъянным артистизмом, с безукоризненной актерской одаренностью…»
В последние годы жизни Белла часто вспоминала Высоцкого, размышляла, писала о нем и говорила: «Он очень высоко ценил свой литературный дар, и я с ним в этом мнении совпадаю… Он служил не залам, а всем своим соотечественникам и современникам. Его аудитория – есть Земля, на которой он родился… Он всенародно любим. Он и при жизни знал это… Все, что делает человек художественно одаренный, на сцене или за письменным столом, – это все-таки всегда погибель для других его благ.
Для меня главное то, что Владимир Высоцкий прежде всего поэт. И счастливая мысль о том, что нам явился такой поэт, превосходит печаль его утраты… Дело не в том, что когда-то что-то запрещалось. Он ведь не был неудачником. Вообще сослагательное наклонение к нему неприменимо. Он изначально поэт, вождь своей судьбы и ни в каком благоденствии не нуждался. Судьба поэта – есть нечто большее, чем жизнь и смерть. И судьба Высоцкого состоялась».
Ее судьба тоже.
После очередного приступа почти неделю врачи пытались ее спасти, «а потом, – рассказывала она слабым голосом, – когда я пришла в себя, то ничего не соображала, ничего не помнила и, видимо, сильно обидела медиков, потому что, когда очнулась, еще в полубессознательном состоянии моими первыми словами были: «Угодила-таки в подвалы НКВД!» Потом я, конечно, очень извинялась. Но все-таки я думаю, нечто потустороннее от этого состояния сохранилось у меня… Я создала огромный и довольно загадочный цикл стихотворений «Отлучка мозга». Сознание возвращается к своему бессознанию и думает, что мозг был вблизи последней черты и некую тайну постиг. Возможно, это было отчасти предуведомлением. Я люблю повторять: как жаль, что свой последний миг ни один певец воспеть не может».
Конец ее жизни был незаслуженно жесток. Ее слова были горьки: «Я не могу читать. И воспринимаю это как тяжелое испытание, рок. Это разлука с письмами. Я не вижу букв, цифр. Конечно, мою посуду, гуляю с собакой. Могу гладить книги, но не могу их прочесть. Это сильное переживание. Пока я все равно сочиняю. Когда находилась в больнице, я писала фломастерами большими буквами. Но теперь и это уже не могу видеть. Мой муж с трудом расшифровывает, что я написала. Поэтому он записывает с моих слов…»
Незадолго до смерти она сказала, что ощущает «жизнь как ближайшую соседку смерти. И потому надо дорожить всеми нашими осознанными мгновениями…». Кончину свою она предрекла в самом начале 2010 года. На последнем свидании со смертельно больным Андреем Вознесенским Белла Ахатовна, пытаясь утешить его, говорила: «Андрюша, я переживу тебя ненадолго, ведь мы с тобой не разлей вода». Так и случилось.
Смерть наступила вследствие сердечно-сосудистого криза. Таков был последний врачебный диагноз. Андрей Битов увидел не простое совпадение в том, что Ахмадулина родилась через сто лет после смерти Пушкина и ушла через сто лет после смерти Толстого. Еще кто-то добавил, что «вместе с ней не стало поэзии – она была ее воплощением. Ее внешность, голос, пальцы…». Евгений Евтушенко, узнав о смерти Беллы, онемел и долго не мог разговаривать.
Все друзья помнили ее слова: «Никто не бывает так счастлив на белом свете, как поэт. Только он один, сколько бы ему ни выпало жить, может поражаться сочетанию цвета и света, капли и солнечного луча, осознать блаженство бытия, всегда думая о небытии больше, чем другие. Счастье для любого человека – это умение радоваться. А для поэта в особенности, потому что всем остальным людям нужно что-нибудь, а поэту – ничего…»
Редко кто из соотечественников и ровесников рисковал обращаться к ней по метрическому имени – Изабелла. Разве что в официозном декоре время от времени вынужденно и с оттенком некоторого недоумения звучало – «Изабелла Ахатовна».
Все друзья и знакомые говорили «Белла». А самые близкие обращались к ней любовно: «Белла Донна». Так римляне почтительно называли прекрасных женщин. Жаль, что в российском обиходе «белладонна» – дурман, ядовитое растение…
Напрасно мы так.
Алла Демидова:
«Почему я хочу сыграть Гамлета»
И жаль мне, что Гертруда – мать моя,
И что не мать мне Василиса, Алла…
От легкого прикосновения она вздрогнула, как от удара током. Резко обернулась: «Ты?! Фу, Володя, ну как же ты меня напугал!»
– Прости, Алл… Я не хотел. – Высоцкий стоял за спинкой кресла и выглядел смущенным. – Извини. А где весь народ-то? Забыли, что ли, про «родительское собрание», что сезон на носу?..
Он присел рядом с Демидовой, примирительно положил ладонь на ее сжатый кулачок.
– Наверное, не всем успели сообщить, что сбор труппы перенесен на сегодня.
– Я тоже, кстати, случайно узнал, – сказал Высоцкий. – А мы, дураки, с Золотухой-отроком с ног сбились, спешили, на перекладных из самой Сибири добирались… Из глухой-глухой деревни по имени Выезжий Лог, не слыхала о такой?
– Конечно нет, – наконец смягчившись, улыбнулась она. – И чем же вы там промышляли? На медведя ходили?
– В кино снимались. Фильм будет такой, со страшным названием – «Хозяин тайги». А вообще-то, пропало лето, отпуск пропал, настроение тоже… Ну, а ты как?
– Да ничего особенного… Болшево с Валуцким, потом Крым… Тихие радости пожилой женщины…
– Да брось ты. Хорошеешь с каждым днем.
Зал постепенно стал заполняться актерами. Все громко переговаривались, обменивались шутливыми приветствиями, наперебой расхваливали загар и свежий вид наиболее отличившихся за время летних отпусков. Наконец появился «шеф» в сопровождении директора Таганки Николая Лукьяновича, который, как водится, жмурил глаза в благостной улыбке.
– Друзья! – Любимов попытался придать первому собранию труппы особый настрой. – Мы с вами
