нравиться его темница, он не хочет уходить на волю… Главное, что есть в Одессе, – это море. Его люблю по-настоящему. Как сказала одна из моих зрительниц, в случае чего в море всегда можно утопиться…»
Лариса Шепитько:
«Я разбилась в кровь…»
Когда были они на пути, восходя в Иерусалим, Иисус шел впереди их, а они ужасались и, следуя за Ним, были в страхе. Подозвав двенадцать, Он опять начал им говорить о том, что будет с Ним: вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и Книжникам, и осудят Его на смерть, и предадут Его Язычникам, и поругаются над Ним, и будут бить Его, и оплюют Его, и убьют Его; и в третий день воскреснет…
Москва, Малая Грузинская, 28, июль 1979 года
Выпроводив друзей и наконец-то оставшись один, он отправился на кухню, заварил, смешав разные сорта, свежий чай и примерился побездельничать. По крайней мере, в ближайшие пару часов никого из гостей больше не ожидалось. Высоцкий медленно прошелся по квартире, попутно отметив, что все в полном порядке, нигде не пылинки. Сразу чувствуется: мама успела побывать здесь до его возвращения. В кабинете на рабочем столе аккуратной стопкой были сложены газеты, скопившиеся за время отсутствия. В Италии их, слава богу, не было, и ничего, жил себе спокойно. Солнце, море, легкое вино – всего вдоволь, даже чересчур…
Он неспешно перебрал последние номера. «Комсомолка»… «Советская культура»… «Известия»… Все спокойно, тишь да гладь, лето, мертвый сезон, читать нечего. Развернул «Литературку». На третьей полосе бросилась в глаза заметка «Памяти художника» о Ларисе Шепитько, глянул на подпись – Василь Быков.
Еще по дороге из Шереметьево Сева Абдулов рассказал ему о жуткой катастрофе на Ленинградском шоссе, в которой погибла Лариса и ее друзья.
Второе июля… А где он был в тот день, что делал?.. Ах да, ведь именно тогда они с Мариной были в гостях у хозяина римского кабака «Отелло алла Конкордиа». Принимали их великолепно. А потом Дарио, какой-то дальний родственник хозяина, неожиданно объявил на весь ресторан, что сейчас их гость из Москвы будет петь для всех. Ресторанная публика недоуменно таращилась, ни словечка не понимая, но аплодировала, все ближе и ближе подходя к их столу… Марина попыталась перевести слова песен, но какая-то женщина весело закричала: «Не надо! Мы его и так прекрасно понимаем!..» Вот что было тогда, второго июля, во время его «римских каникул»…
Но все же почему сразу никто не сообщил?.. Даже Алла Демидова промолчала, а они ведь с Ларисой в последнее время вроде бы поддерживали такие тесные отношения друг с другом… Даже она – ни словечка… Хотя, с другой стороны, а что бы изменилось? Примчался бы на похороны и… Что?
«…Хорошие вести в жизни приходят каждая в свой черед, являясь следствием каких-то причин, сообразуясь с логикой характеров, поступков людей. Скверные же – всегда алогичны, нелепы, потрясающе неуместны. К ним привыкаешь долго, в течение всей жизни, а иногда и жизни не хватит, чтобы примириться с ними… Но что делать – смерть слепа, случай всегда лишен смысла. Черный и нелепый случай, так непоправимо и враз перечеркнувший человеческую судьбу, жизнь большого художника в самом расцвете его творческих сил.
Будто предчувствуя свой роковой предел, она всегда торопилась…»
Москва, апрель 1969 года
Когда так гнусно все совпало – и Элему в очередной раз притормозили «Агонию», киноэпопею о Гришке Распутине, объясняя задержку «некоторыми непредвиденными обстоятельствами», и Лариса все еще не могла отойти от двух своих неудач кряду: сначала с короткометражкой «Родина электричества», а потом с «Белорусским вокзалом». И у Германа Климова как-то ничего не ладилось с его дипломной работой на сценарных курсах, – тогда у них и возникла чисто хулиганская задумка: создать «многопрофильное семейное предприятие» по производству фильма «Спорт, спорт, спорт», чтобы «рассказать о спорте все- все-все».
Элем моментально узурпировал режиссерские полномочия, Герман, разумеется, должен был продолжать свои драматургические опыты и выступать экспертом-консультантом по всем спортивным секретам, о которых принято было шептаться только между своими в раздевалках да в гостевых трибунах. Ну, а Ларисе досталась роль генератора идей и… Да и вообще!
«Мы должны удивить!» – таково было первое решение «худсовета», и творческое трио Климовых- Шепитько для начала избрало непривычный жанр картины, некий симбиоз, в котором бы документальные съемки перемежались с чисто игровыми сценами. Иначе, уверяла Лариса, у нас получится широкоформатная, удесятеренная по метражу фильмокопия хроникального киножурнала «Советский спорт», который обычно демонстрируют перед сеансами. Вы этого хотите?!
Затем у нее же возникла мысль начать фильм с философского диалога известных поэтов об истинной природе спорта. Зачем он нужен, этот спорт? Зачем бегать, когда комфортнее ходить? Зачем прыгать- скакать? Что заставляет человека совершать сверхусилия и потом получать неизлечимые травмы?
При этом один из поэтов, говоря о реалиях спорта, о его вышибающих искры парадоксах, вел бы свою линию наступательно, жестко, иронично, зло и даже грубовато, а другой, не вступая с ним в открытую полемику, отвечал бы оппоненту возвышенно и как бы косвенно, говоря о духовной подоплеке поражений и побед, о потаенной сути соперничества в спорте, который в концентрированном виде и есть сама жизнь.
Кандидатуры поэтов на семейном совете определились почти сразу: Высоцкий и Ахмадулина. Оба так же почти сразу согласились.
…По стратегическому плану Ларисы, все должны были собраться в доме у Беллы за полчаса до официально объявленного времени празднования дня рождения нашей замечательной и непревзойденной Беллы Ахатовны Ахмадулиной, чтобы успеть до прихода гостей хотя бы наспех обсудить сделанное, пока именинница еще будет хлопотать над праздничным столом.
– С Беллой все договорено, она не возражает, – заверяла Лариса Высоцкого, который поначалу заупрямился, ссылаясь на какие-то неотложные дела, встречи и просто физическую невозможность быть ранее назначенного срока. – В общем, Володь, не выдумывай. Все решено, к четырем часам сбегаемся. Возражения не принимаются!
– Володь, показывай, что у тебя есть, – попросила Лариса, когда они собрались в доме Ахмадулиной.
– Да ничего особенного, нечего еще показывать, так, черновые наброски, – начал отнекиваться Высоцкий. – Ни рыба ни мясо… Идеи, одним словом…
– Ну давай хоть так.
– Ладно. Только не судите слишком строго. – Владимир вынул из кармана пару листков бумаги:
Так, теперь вот что успел срифмовать:
Ну, тут пока еще все сыро…
Дальше предлагаю так:
– Нормально, в десятку! – хлопнул в ладони Герман, и звук получился, как выстрел стартера. – Молоток!
