Я сочувствовал страданиям Малыша Канчо. Каждый раз, когда я делал вдох, слышался странный щелчок в груди, будто что-то отсоединяется. Еще я кашлял желтой мокротой. Каждый день в то время записи в моем дневнике начинались со слов «худший день», или «куда уж хуже, чем сейчас» или «сегодня мы свалились на самое дно». Я начинал формулировать лозунг, который бы поддержал меня морально: В любой ситуации все может стать еще хуже, неважно, насколько плохи твои дела сейчас — дальше они могут пойти еще хуже и обычно так и случается; но помни, что и это тоже пройдет.
Рэм тоже был на грани срыва. Причиной этому была фотография Канчо-сенсея, которая теперь весела под алтарной полкой. Рэм объявил, что больше не может кланяться алтарю, потому что в иудаизме не кланяются человеческим изображениям. Но поклоны алтарю были важной частью ежедневного ритуала в додзё. Мы кланялись шесть раз ежедневно на глазах у всех присутствующих. Неужто Рэм собирался бросить занятия только из-за религии? Крис, которого с Рэмом познакомили мы с Бэном, пытался предоставить аргументы в пользу религиозного отступничества. Аргументация обычно была примерно такой:
Крис: «Ты же кланяешься партнеру в конце тренировки, это ведь нормально?»
Рэм: «Да, нормально.»
Крис: «А знаешь почему? Дело в том, что в японской культуре поклон является аналогом рукопожатия. В этом вся его суть.»
Рэм: «Но с фотографией я не могу обменяться рукопожатием!»
Крис: «Но смысл тот же!»
Рэм: «Нет, фотография — это другое»
Крис: «Поклон фотографии в Японии не имеет смысла, если ты не веришь в него.»
Рэм: «А я не могу перестать верить. Никаких поклонов!»
Но Рэм решил эту проблему, или, по крайней мере, нашел временный выход. Он начал кланяться немного не по центру, не совсем в сторону алтаря. «Я кланяюсь стене», — сказал он с гордостью. Это было настолько небольшое отклонение, что учителя не обратили внимания, а его совесть осталась чиста.
Исчезновение одной фотографии из додзё бросалось в глаза, не было «Железного» Майкла Тайсона. Додзё оставалось верным Майку в течение всего судебного процесса об изнасиловании. И даже после того, как он был признан виновным. И на протяжении аппеляции Железный Майк освещал присутствием своих японских друзей, лишь после отклонения последней апелляции, фотографию сняли. В Японии страшная правда заключается в том, что за изнасилование дают только два года заключения, и когда иранский студент изнасиловал шестерых японских девочек, он стал своеобразной национальной знаменитостью. Он заманивал девочек к себе в квартиру, обещая приготовить чудесный соус для макарон. Журнал «Brutus», странная помесь между «Hello!» и «Loaded», даже опубликовал этот рецепт, извращенным способом определив его в категорию афродезиаков. У додзё вкус был немного получше. Я знал, что фотографию Тайсона больше не вернут на место, даже когда его выпустят из тюрьмы.
Кейко, новичок в додзё, была только рада кланяться алтарю. После занятий я видел ее медитирующей перед неулыбчивой фотографией Канчо добрых пять минут.
Кейко, как и Долорес, которой теперь вход в додзё был заказан, стала просто одержимой айкидо. Мужчины-айкидоки умели лучше прятать свою одержимость, скрывая ее за бесконечными тренировками и повторением техник перед зеркалом, в то время как женщины облекали свои пристрастия в присущую только женщинам форму. У Долорес это выражалось в виде безумной страсти к Фернандо- сенсею, а у Кейко это была любовь к Канчо.
Некоторые учителя в додзё женились на своих любимых студентках, а некоторые женились на сотрудницах офиса додзё. Именно это и было запланировано в случае Кейко, ее выбрал лично Канчо в качестве будущей подруги для одного из младших учеников. Чида и Такэно женились на сотрудницах офиса, Андо и Накано женились на студентках. С его прилизанными черными волосами и лающим голосом Накано напоминал головореза. Мы никогда не видели его по утрам, потому что он учился на мануального терапевта. В общем, его манера поведения, мне казалось, сработает против него на выбранном им поприще.
Аскетичная жизнь современного учи-деши (ученик в додзё) оставляла мало времени и возможностей для свиданий. У полицейских в этом плане жизнь была ближе к норме, у большинства из них были подружки, с которыми они встречались в свои редкие выходные дни.
Во времена Тессю все было намного свободнее. Он заявлял: «В мои двадцать и тридцать я был одержим природой сексуально страсти. Я спал с тысячами женщин в надежде устранить различие и недопонимание между мужчиной и женщиной, собой и другой».
Такое высокопарное объяснение постоянной погони за сексом не вызвало сочувствия у его жены. Размахивая кинжалом, она поклялась, что убьет себя и детей, если он не перестанет спать со всеми подряд. Он перестал.
У Уэсибы, основателя современного айкидо и учителя Канчо, тоже было много любовниц. Он поощрял своих юных учеников наращивать свое сексуальное
Кейко была девушкой неопределенного возраста, в районе конца второго десятка или начала третьего; в этом возрасте большинство японских девушек должны начинать беспокоиться о замужестве. Посреди одного занятия она, абсолютно проигнорировав учителя, начала подметать в углу додзё. В культуре, где обучение происходит посредством наблюдения и копирования, Кейко была радикальной индивидуалисткой. Даже сумасшедший иностранец не посмел бы начать посреди урока. Один из учеников подбежал к ней и вытолкал ее из зала. И хотя она больше не бралась за метлу, я замечал некоторую нервозность среди учителей, когда она посещала занятия после этого случая.
Все это сумасшествие из додзё должно было на время переехать на природу. Наступило время гасёку*. Ежегодное гасёку, летний лагерь, проводимый под руководством додзё, не имел аналога на западе. Его посещали все ученики, занимающиеся в додзё, включая полицейских, детей, молодых матерей и иностранных сеншусеев. Старшего сенсея в лагере — в последние несколько лет это был Накано-сенсей — можно полноправно сравнить с главой огромной и счастливой семьи. Сенсей, учи-деши и севанин управляли делами, а полицейские выполняли их указания. И, конечно, посещение лагеря иностранными сеншусеями было обязательным. Все сошлись во мнении, что это неплохо — девушки там тоже должны были быть, а тренировки по слухам были мягче, чем обычно. Кроме того, мы должны были тренироваться с обычными учениками, что на фоне привычно строгого и безжалостного режима было для нас сопоставимо с отдыхом.
