вдохновленные, должно быть, центром Помпиду; все зубы целиком заключенные в золотые или нержавеющей стали коронки; рты, которые вспыхивали как пещера Алладина, когда человек начинал говорить. Такие случайные наблюдения никогда не внушают доверия, когда цель поездки должна принести облегчение. Вместо этого я думал о Саре, с ее маленькими прекрасными и нетронутыми зубами. Возможно, ее дантист был другим.
Небольшая зубная боль — это я дешево отделался. Практически все иностранные сеншусеи и некоторые полицейские недавно получили травмы. Денни сломал палец. Бэн хронически страдал от проблем с шеей, а большинство остальных получило те или иные травмы от Крэйга.
Крэйг Моррисон Тидсвелл. Даже его имя звучало как-то зловеще, психопатически. Это путало Андо, который называл его Тидсвеллом, а не по имени, как ко всем остальным нам. «Тидсвелл! Нет! Тидсвелл гниколени! Гниколени!» Андо был единственным японским учителем, который рисковал говорить по- английски. Он меньше думал о собственном достоинстве, нежели другие, не заботясь, сделал он ошибки или нет, переводя непосредственно с японского. «Глазалиния! Глазалиния!» было его наставлением поддерживать правильный сконцентрированный взгляд, прямой перевод слова «mesen». Главным образом Андо говорил нам становиться ниже. Будучи самым маленьким по росту человеком в зале, примерно 157 см, как мне казалось, он всегда имел самую низкую позицию. Гайдзины были всегда слишком высоки, слишком высоко, особенно Крэйг, который из-за своего длительного отсутствия, несмотря на героическое усердие, все еще не мог сделать базовых движений так же хорошо, как остальные. Возможно, это стало причиной того, что он вымещал свою злость на партнере.
Крэйг не заботился о своем партнере и не мог контролировать себя, когда совершал ошибку. Но он был крепким малым и не возражал, чтоб ему мстили. В одной игре, придуманной Андо в субботу утром, все встали в большой круг и бросали одного. Когда настала очередь Крэйга, зазвучал кровожадный крик полицейских, которые особенно его не любили. Я помню очень хорошо, как полицейские с силой бросали Крэйга снова и снова, а он кричал им, падая: «Давай! Сильнее! Вы мне ничего не можете сделать, слабаки!»
Я видел, как Оямада устроил Крэйгу взбучку и был близок к тому, чтобы свернуть ему шею. Я думал, что сломанная шея — это слишком жестоко, но принцип был верен. В 1960-х Канчо сломал локоть замещающему учителю, потому что тот был слишком жесток с его студентами. Крэйг был настоящим нацистом. Если вы были мягки с ним, он интерпретировал это как слабость. Он упоминал мне, что когда Маленький Ник ослабел, он бросил его еще сильнее. Он сказал, что считает такое поведение «естественным».
Возможно, иностранцы боялись Крэйга. Когда тот покалечил Маленького Ника, плохо выполнив бросок через бедро, симпатии не было ни к одному из них. Я помнил свою травму от рук Армянина.
С Маленьким Ником, не способным тренироваться, Крэйг разместился рядом, пассивный. Полицейские, очевидно, терпеть не могли его резкие методы. Так сделал и Уилл. После очередной серии дзю вадза случился почти срыв дисциплины в строю. Они ругались и называли каждого другим именем и остановились только тогда, когда мы убедили их, напугав, что преподаватель может услышать.
Срыв дисциплины был худшим преступлением, которое мы могли только совершить, после которого нам покажут на дверь. Время от времени это додзё становилась похожим на подобие семинарии, которой руководили набожные монахи.
Но Крэйг не менялся. В конце концов большинство из нас только надеялись, что он станет лучше в айкидо, так как травмы всегда случались в тех техниках, которые он сделать не мог, но очень усердно пытался заставить работать.
В то время как Крэйг калечил людей, я боролся с нехваткой веры в дзю вадза, десятью или двадцатью бросками с непрерывным нападением и защитой. После серии из двадцати бросков у нас всегда сбивалось дыхание. Однажды Андо устроил нам серию из шестидесяти бросков в роли нападающего, затем, поменявшись, шестьдесят бросков в роли защищающегося. Те, кто справился с этим, были истощены. Несколько сдались.
На другом уроке Мастард распорядился атаковать меня сверху спереди, и я должен был бросить Бешеного Пса десять раз. Но вместо того чтобы смениться, он оставил меня и дал указание Крэйгу занять место Бешеного Пса. Я подумал, что оказался в обычной жестокой обработке, практикуемой Крэйгом. Но нет, я должен был бросить его десять раз. Затем следующие сэншусеи и следущие, и Йоджи, и Пол, и Толстяк. Я действительно пробовал выполнить это на Поле, и он наслаждался этим. Есть одно движение, когда вы ныряете под ноги нападающего, и он должен кувыркаться через вас. Если сделать это невовремя, то может быть опасно, поскольку ноги атакующего могут застрять, и тогда он сломает себе колени из-за инерции своего тела. Некоторые учителя осуждают это действие в целом. Я сделал два раза подряд на Поле и, конечно, он не имел никаких проблем, но к тому времени я так устал, что не боялся никаких последствий за такие действия.
Я выполнил сто тридцать бросков, последние шестьдесят в странно сконцентрированном, но отрешенном состоянии ума. У меня не осталось никаких сил, и все же, приводя тело в правильную позицию, я был все еще в состоянии бросать людей. Когда я закончил, все аплодировали. Вилл сказал: «Я прямо увидел, как ты стал там лучше».
Это было как другое толкование правдивых слов Тессю: «Ум не имеет никаких пределов. Используйте такой ум.»
Также это было тем видом обучения действием, который делал Мастарда экстраординарным. Но к этому моменту я настолько сильно в это погрузился, что это никак не могло повредить. Чтобы выжить, я поддался групповому обожествлению человека. Даже Рэм сказал потом: «Мастард — хороший парень, очень хороший парень. Мы все, что у него есть. Он действительно беспокоится о нас.»
Кабинет стоматолога был пуст, когда я прибыл с моим неопределенным назначением — в среду или четверг днем. Регистраторша указала мне на веселые цветные шлепанцы, которые следовало надеть, и я ждал с некоторой нервозностью прихода дантиста. В кабинете был тот же зубной запах (страха и жидкости для полоскания рта), что я помнил с детства. Я разглядывал стулья и прикрученные угловые держатели бормашин. Современные ли они? Я не мог сказать. Это ведь Япония — они точно должны быть самой последней высокотехнологичной модели? Светильник был пылен и, видимо, родом из семидесятых. Уже слишком поздно отступить?
Стоматолог, примерный и выглядящий утомленным мужчина, подозвал меня с одного из этих стульев. Любезная регистраторша одела белый халат и стала его ассистентом. Возможно, они были женаты. Его голос был низок и убедителен, но со мной он много не разговаривал. Не говоря ни слова, он достал огромный металлический шприц и сделал инъекцию мне в десну. Затем он принялся за работу.
Я хотел бы поведать о том, что моё дисциплинарное обучение в атмосфере, заполненной болью,
