остановилась возле управления. Минуты через три пойду к нему»,— решила Люба.
Перед тем как идти, она посмотрелась в зеркальце, висевшее в планово-производственном отделе. Все в порядке.
Когда Люба вошла в кабинет, Григоренко сосредоточенно шагал из угла в угол. Увидев Любу, он улыбнулся ей, взял графики, анализ работы, пошел к столу.
— Садитесь, Люба.
Каждая черточка лица Григоренко знакома Любе. Даже если закроет глаза, отчетливо представляет его. Открытое лицо. Темная шевелюра с серебристыми паутинками. Волевой подбородок...
Но вот густые брови Григоренко вопросительно поднялись. Сейчас он что-то спросит. Нет, опустились — и глаз не видно. Черные глаза. Как часто бывают они приветливыми. Но бывают и строгими...
«Как же случилось, что этот человек стал для меня бесконечно дорогим?..»
Григоренко отложил графики.
— Ну, как ваши дела, Любушка?
— Нормально! — ответила Люба и тут же спросила:— У вас-то как? Вызывают?
— Послезавтра еду.
— Вас никуда не переведут? На другой комбинат...
— Нет, это исключено! Ну, а если бы и уехал, то разве мы не остались бы друзьями? Надеюсь, на свадьбу пригласите? Обещаете?
— Нет у меня жениха, Сергей Сергеевич!
— Сегодня нет, завтра встретите.
— Я ведь разборчивая!
— Ничего, Любушка, вы обязательно найдете свою звезду.
— Мне любая звездочка не подойдет, Сергей Сергеевич! Я буду искать большую, яркую. Только такая нужна мне. Такая или никакой! — Она нахмурила брови, посмотрела прямо в глаза Григоренко.
«Да, Люба уже не маленькая девочка — двадцать три...» — подумал Сергей Сергеевич.
В приемной послышался топот ног, голоса.
Двери открылись.
— Мы на минутку. Здравствуйте! — сказал Боровик и, скрипя хромовыми сапогами, подошел к столу. За ним — несколько рабочих.
Люба незаметно вышла из кабинета. Забежала к себе, накинула пальто. Пошла к карьеру. Но не обычной дорогой, а через коллективный сад. На аллее оглянулась. Никого. Села на скамейку и заплакала. Плакала долго, а когда подняла голову, увидела — падает пушистый-пушистый белый снег.
Глава четырнадцатая
Когда Григоренко вошел в кабинет, последние лучи предзакатного красного солнца падали на пол через большие окна. В комнате управления тишина. Сергей Сергеевич любит это время дня, когда молчат телефоны к никто тебя не тревожит. Он снял пальто. Садясь к столу, развернул папку. «К докладу». В ней лежал только конверт с пометкой: «Лично». Почерк показался знакомым. «Не анонимка ли опять?» — поморщился Григоренко. Разорвав конверт, он начал читать письмо, и брови его сразу же поползли вверх.
— Любопытно!.. — вслух произнес Григоренко, продолжая внимательно читать.
«Интересно, ушел Боровик домой или еще здесь?» — Григоренко набрал номер отдела кадров. Трубку взял Михаил Петрович.
— Вы еще не ушли?.. Знаете, проясняется причина, почему Комашко хотел поскорее оформить увольнение. Негодяй он отменный...
— Я давно так считал. Да и не только я... Что-то новое есть?.. Хорошо, иду к вам.
Минуты через три вошел Боровик.
— Вот полюбуйтесь, Михаил Петрович, письмо от Бегмы...
— От Бегмы?.. Что, на работу хочет вернуться?
— Нет, совсем не о том... Вы прочитайте.
Боровик стал читать.
«Товарищ Григоренко, что я вытворял на участке, трудно объяснить не только с глазу на глаз, но и написать в письме. Но я решился все вам рассказать...»
— Ишь ты! — воскликнул Михаил Петрович. — Девица красная, да и только!
«После того, — читал Боровик дальше, — когда вы прислали ко мне Сабита, я сильно обозлился. Думал, вот-вот заменит он меня. Откровенно говоря, заменить меня надо было...»
— Сам, значит, признает, что не справлялся...
— Вы дальше, дальше читайте!
Боровик снова углубился в письмо, то и дело проводя растопыренными пальцами по редким волосам. Дочитав, Михаил Петрович положил письмо на стол.
— Уму непостижимо! — заходил по комнате Боровик.— Мастер устраивает гадости своему бригадиру. Вибраторы портит, гвозди вытаскивает из опалубки. Пишет затем письмо министру. А натолкнул на это и факты ему подсунул, оказывается, Комашко. Ничего себе взаимоотношения— главного инженера с мастером! Сам свою подпись побоялся, подлец, поставить. Значит, милое это содружество существовало, пока Бегма не застал свою жену с Комашко. Так вот почему сбежал от нас главный инженер. Какой стыд, какая грязь!.. Я думаю, Сергей Сергеевич, Бегму судить нужно!
— Нет, Михаил Петрович! — сказал Григоренко. — Этим письмом Бегма сам себя осудил. А вот Комашко следовало бы разыскать. Чтобы в другом месте не пакостил.
Сергей Сергеевич вложил письмо в конверт и, поморщившись, бросил его в сейф.
Боровик с женой пришли к Белошапке первыми.
— Ну, поздравляю тебя, Зоя, с сыном! — сказал Михаил Петрович и поставил на стол три бутылки муската.
— Да у нас все есть, — смутилась Зоя.
— Такого муската нет. Я с Кавказа привез.
— Вы же не пьете, Михаил Петрович! — напомнил Остап.
— Водку не пью, а мускатом иногда причаститься можно. Мускат — это сок земли, взлелеянный южным солнцем. Заставь алкоголиков испробовать муската — они на водку и смотреть перестанут, — улыбнулся Боровик.
Со свертками в руках вошли Борзов и Драч. Они были без жен. У Драча кроме свертка букет цветов. Он вручил Зое цветы и поцеловал руку. Потом крепко обнял Остапа.
— Молодцы! Сына родили! За это и выпить не грех.
Пришли Сергей Сергеевич и Оксана Васильевна.
Оксана, правда, забегала и раньше. Ведь они в одном доме живут, только на разных этажах. Белошапка на втором, Григоренко — на третьем.
Люба здесь уже давно. За последнее время они с Зоей сдружились.
Поздоровавшись с Григоренко, Люба сказала:
— Вот, помогаю Зое. — И покраснела. Словно была здесь лишней. — Кухарничаем.
— А как хорошо у вас! — воскликнул Борзов. — Даже дуб в окно заглядывает...
К нему подошли Григоренко, Боровик, Драч, стали любоваться деревом.
Дуб щедро положил мощные ветви прямо на перила балкона. Красивое дерево дуб! Красивое и
