— Нетти, почему ты не написала о том, чем мы, семиклассники, могли бы заняться на выпускной церемонии, а не расписывать так подробно вечер двенадцатиклассников?
Нетти ответила резким, высоким броском.
— Потому что это ритуал, которого у нас нет.
Она взрыхлила землю мыском. Я вернул ей мяч, потом присел на корточки, чтобы рука пришла в себя от ее последнего броска.
— Да, я знаю. Но ты не думала, что все эти рассуждения о блевотине и лимузинах могли сработать против нас?
Нетти меня проигнорировала. Она собиралась сделать «костяшку», очень сложный бросок.
— Не надо, Нетти! Ты только повредишь руку! — крикнул я, распрямляясь, готовый бежать за мячом, куда бы она его ни бросила.
7.2
Еще в феврале мы рассказали Джону и Пенни о том, что наша школа не признает выпускных церемоний для семиклассников. Они не удивились. Джон объяснил нам причину, по которой в седьмых классах не проводилась выпускная церемония: администрация полагает, что мы еще слишком малы, чтобы осознать, с чем расстаемся. Вот тогда Пенни предложила еще раз взбудоражить коллектив, а для того устроить вечеринку у них дома. Джон согласился, сказав, что мы заслужили fete[8] за все те волнения, которые выпали на нашу долю за этот год. Мы с Нетти переглянулись. Предложение Пенни и Джона вызвало у нас исключительно чувство благодарности, но мы оба понимали, что коллектива больше не существует и любая попытка воссоздать его приведет к печальным последствиям. Думаю, мы оба хотели сказать об этом, но промолчали. Чтобы не обижать их. От них-то мы видели только хорошее. Джон почувствовал наше замешательство, потому что тут же повернулся к Пенни:
— Ладно, какого хрена… давай посидим вчетвером.
И Пенни согласилась.
Итак, воскресенье после выпускного вечера Дунка и перед началом предпоследней недели учебы в начальной школе, мы с Нетти поехали на велосипедах на Керрисдейл, чтобы позвонить Джону и Пенни из «Большого ковша». Потому что так мы уговаривались: мы звоним им за две недели и подтверждаем свой приезд. Я, честно говоря, об этом позабыл, потому что по собственному опыту знал: взрослые дают обещания, которые зачастую ничего не значат. Но Нетти не забыла.
Я уже набрал наполовину номер, но потом повесил трубку.
— Зачем ты это сделал? — Нетти схватилась за трубку. — Струсил или как? Хочешь, чтобы позвонила я?
Трубку я у нее отнял и попросил подождать минуту, потому что у меня есть сомнения. Я сказал Нетти, что прошло очень много времени с нашей последней встречи с Джоном и Пенни. Сказал, что у них своя жизнь и этот звонок, возможно, вызовет у них чувство вины и заставит выполнить давно забытое обещание.
— Не говори ерунды, — отмахнулась Нетти, вернула себе трубку, выудила из кармана десятицентовик. — Они нас любят. Им нравится наша компания.
Но Нетти ошибалась. Я говорил не ерунду. Я действительно опасался, что Джон и Пенни забыли про нас, и просто не пережил бы такого разочарования, поэтому попытался зайти с другой стороны.
— Да, ты права. Я говорю ерунду.
Тут Нетти повесила трубку, не набрав номер до конца.
— Ладно, что-то тебя гложет, выкладывай, — предложила она.
Я выложил. Так кучеряво лгать мне еще не доводилось:
— Меня действительно кое-что гложет. Видишь ли, я не доверяю взрослым с тех пор, как мы посмотрели те фотографии в кабинете твоего отца. Знаешь, это так меня гложет, что я даже начал задаваться вопросом, а может, мистер Джинджелл все-таки действительно растлитель малолетних.
Нетти покачала головой. Она не могла поверить моим словам. Я попытался перефразировать только что сказанное, но едва произнес несколько слов, как она набросилась на меня;
— Ты совсем охренел? У тебя окончательно съехала крыша, ты это знаешь?
И это лишь начало того, что она успела сказать, прежде чем управляющий велел нам продолжить разговор на улице.
7.3
— То есть вы солгали, чтобы скрыть истинные чувства.
— Совершенно верно.
— Потому что думали, что Нетти вам не поверит.
— Она и не поверила, не так ли?
— А с чего вы решили, что она вообще может поверить вам?
— Потому что ложь была больно большая.
— Но ее она совершенно не убедила.
— Все так. Полагаю, я пытался одновременно убить двух зайцев. Во-первых, избежать вечеринки у Джона и Пенни. Во-вторых, попытаться объяснить мою холодность по отношению к ней в парке, после того как мы посмотрели фотографии судьи.
— Но в парке вы поступили честно. Сказали, что она нравится вам только как подруга.
— Да, и к чему это привело? Если б моя мать нашла фотографию, которую Нетти засунула среди своих картинок, она бы меня просто прибила.
7.4
Нетти прилагала все силы, чтобы сдержаться, не выйти из себя, но я знал, что она снова взорвется, едва мы свернули в проулок. В последнее время она вспыхивала, как порох. И моя притворная честность пошла только во вред.
— Что, черт возьми, с тобой произошло? Ты говоришь прямо-таки как гребаная Марги Скотт! — Нетти уперла руки в бока.
— Извини, но ничего не могу с собой поделать. Такое вот у меня отношение ко всему этому.
Нетти воздела руки к небу, начала выписывать восьмерки, внезапно остановилась, словно собираясь что-то сказать, но передумала, вновь начала кружить передо мной. Это был классический приступ раздражения вроде тех, что закатывала Марги во втором классе. Мне все это определенно не нравилось. Тем более что теперь предстояло лгать дальше.
В конце проулка стояла какая-то лачуга. Я сел в тени, вцепился зубами в длинную соломинку. Через пару минут Нетти присоединилась ко мне. Я подождал, пока ее дыхание немного успокоится, а потом продолжил лгать. Нажимал на полное замешательство, которое испытал, увидев фотографии судьи.
— Послушай, Нетти. Я очень сожалею, но так уж вышло. Эти фотографии меня страшно напугали. Только представь себе: мы приходим к Джону и Пенни, а они заставляют нас раздеться догола. Откуда нам знать, может, они заодно с мистером Джинджеллом, может, они состоят в той организации, о которой ты мне говорила?
Нетти фыркнула:
— Ничего более глупого я в жизни не слышала. Ты — гребаный параноик. Я не могу поверить, что ты
