– Ты должна помыться, очиститься от скверны.
Амия покраснела. С тех самых пор, как начала ходить, она никогда и ни перед кем не раздевалась догола, даже перед матерью и сестрами. Как и любая индианка, она мылась в реке не снимая сари. Поскольку девочка даже не шевельнулась, Три-Глаза заговорила снова, теперь уже настойчивее:
– Раздевайся! Нужно смыть с тебя дурной глаз Витры!
Колдунья открыла один из своих сундуков и вынула великолепное сари – бледно-желтое с ярко- оранжевой каймой. Она развернула ткань, и та заиграла в лучах солнца, проникавших через окошки.
– Наденешь это сари. Оно тебе по размеру.
Ресницы Амии затрепетали, словно крылья бабочки. Эту материю, должно быть, соткала на небесах пресветлая богиня! Она никогда не видела такой красоты ни на одной деревенской женщине. Сама Амия носила обтрепанное по краям блекло-голубое сари, заштопанное во многих местах. Возможность одеться, как женщина из варны брахманов, открыла перед девочкой горизонты, прежде являвшиеся ей в самых несбыточных мечтах.
– Оно слишком красивое, – прошептала Амия.
– Вот еще! – откликнулась Три-Глаза. – Оно, конечно, не шито золотом, но все же лучше, чем тряпка, которая на тебе надета.
Амия больше не сопротивлялась. Она торопливо сняла сари, явив глазам колдуньи свое худенькое тело. Чем дольше Три-Глаза смотрела на девочку, тем больше убеждалась в своей правоте. Безупречна… Ни мельчайшей отметины, даже ни единой родинки не было на золотисто-кремовой коже девочки, а ягодицы были круглыми, несмотря на общую худобу. И это был неплохой козырь.
– Так я и знала! – сказала колдунья. – Из тебя может получиться храмовая танцовщица.
– Храмовая танцовщица? Разве такое возможно? Танцевать для богов учат в большом храме, – с сомнением произнесла Амия.
Однажды ей посчастливилось увидеть танцовщицу. Жрецы Аунраи пригласили ее на праздник в честь Кришны, и она танцевала для жителей деревни перед храмом. Взрослые долго обсуждали это событие, и Амия узнала, кто, как и почему становится храмовой танцовщицей. Ее отец, Анупам, говорил, что танцовщицы торгуют своим телом, повинуясь наставникам, однако и он сам, и слушатели, судя по всему, считали это чем-то само собой разумеющимся. Но одна фраза поразила Амию. В разговоре несколько раз прозвучало: «Девадаси – свободные женщины».
– Я обучу тебя основам священного танца.
Голос Три-Глаза понизился до шепота. Старуха погрузилась в воспоминания. Взгляд ее затуманился.
– Мой отец был учителем в храме Шивы в Варанаси. А моя мать танцевала там целых двадцать лет.
Впервые в жизни она посвятила в свою тайну постороннего. И почувствовала облегчение. Никто из жителей Аунраи не знал, кто она и откуда. Когда она здесь поселилась, хозяйкой дома была ее двоюродная бабушка.
– А почему ты не стала танцовщицей? – спросила Амия.
– Я не хотела торговать телом ради обогащения Шивы и моего отца. Моя мать у меня на глазах умерла от болезни, которая передается при соитии. И у меня был дар. У всех женщин нашего рода колдовство в крови, и когда отец понял, что я никогда не стану великой девадаси, он отправил меня к моей двоюродной бабке, колдунье из Аунраи, – с улыбкой заключила она.
– Но ты ведь не обязана была отдавать мужчинам свое тело! – удивилась Амия.
– Трудно идти против воли отца, если ты – маленькая девочка. Если бы я упорствовала, он бы сумел настоять на своем. Но не будем больше об этом говорить. Теперь ты в моем доме, а не в храме Шивы. Я позабочусь о том, чтобы мужчины не досаждали тебе своими желаниями.
Все тело Амии напряглось. Служанка взяла ее за руку и подтолкнула к лохани. Девочка ступила в воду, доходившую ей до колен. И уж совсем ей стало не по себе, когда обе прислужницы принялись намыливать ее и растирать.
Три-Глаза со вздохом облегчения вышла из комнаты. Предчувствия ее не обманули, да и звезды сказали правду: Амия прекрасно справится с уготованной ей ролью.
Глава 15
Ветер принес во дворец дыхание реки Муси. Оно было теплым, благоуханным, чувственным и таинственным. Саджилис, Украшенная, принцесса Хайдарабада и хозяйка дворца, вдыхала эти запахи, которые смешивались с опьяняющим ароматом ее благовоний. Эту смесь ей преподнес аптекарь араб, славившийся своими волшебными эликсирами. По ei о словам, ни один мужчина не мог устоять перед очарованием этого аромата. У принцессы закружилась голова. Она нисколько не сомневалась в могуществе этих духов, рецепт приготовления которых хранился в строгом секрете. Их воздействие было подобно наркотическому – щеки ее раскраснелись, затрепетали ноздри, отвердели соски…
Усилием волн Саджилис взяла себя в руки.
Из зеркала, установленного меж двух покрытых кованым золотом лингамов,[15] символизирующих огонь, на нее смотрела самая прекрасная женщина на земле. Боги были милостивы к ней с самого рождения, одарив внешним сходством с богиней Дургой.[16] Это признавали все, кому доводилось видеть принцессу. Придворные неустанно напоминали ей об этом, желая добиться ее милости. Лучшие поэты состязались в красноречии, воспевая ее достоинства. Она улыбнулась, вспомнив хвалебные слова, переданные ей одним из ее шпионов: «У Саджилис, нашей божественной принцессы, тело гибкое и стройное, как лиана, а бедра тяжелые, как полная луна. Маленькие и крепкие груди ее – источник божественного нектара…»
Она улыбнулась, щеки ее порозовели. А еще придворные говорят, что ее ягодицы упруги и крепки, как хобот слона. Право, иногда их похвалы до того слащавы, что смешно слушать…
«Правда ли, что я так хороша, как обо мне говорят?»
Саджилис обернулась, чтобы посмотреть на изваяние отстраненно созерцающей богини Дурги, которая охраняла покой этой комнаты, где принцесса любила уединяться.
«Так ли хороша я в действительности, какой себя вижу?»
Вопрос был риторическим. Саджилис заговорила, обращаясь к богине, и слова ее были исполнены дерзости:
– Я – сияющая, неистощимый источник богатств, всеведущая! Меня первой почитают во всех жертвоприношениях, по велению богов мой двойник обитает в каждом доме! Мои владения безграничны. Частица меня живет в каждом, кто ест, видит, дышит, говорит и понимает речь. Те, кто не почитает меня, обречены на погибель. Внимайте же моим словам, внимайте с трепетом и почтением! Я дарую радость богам и людям. Мое величие превосходит величие неба и земли. И этот богоподобный мужчина, Мишель, принадлежит мне телом и душой…
Мишель целое утро ожидал посланцев раджи, потом вместе с Дхамой вышел в город. В Хайдарабаде жил один торговец шелковыми и хлопковыми тканями, совместно с которым они держали в центральных областях Индии несколько лавок. Он рассказал им, что отношения между Пенджабом и Британией стали еще более напряженными: правительница-регентша Джундан имела дерзость публично призвать своих подданных-сикхов грабить и жечь представительства и собственность Ост-Индской компании. Кроме того, к великой радости Дхамы, торговец посоветовал им покинуть дворец раджи Кирата как можно скорее: об их приезде мог узнать извечный его соперник, мусульманский султан, и самолюбие его будет уязвлено. Он практически дословно повторил все сказанное Дхамой, с самого утра настойчиво уговаривавшего Мишеля уехать. Вернувшись во дворец, Мишель расположился на отдых в своей комнате. Он собирался еще раз принять ванну.
Пятеро слуг, приставленных к нему раджой, как могли, старались угодить ему. Двое даже знали несколько слов по-французски. Кират делал все, чтобы гостю в его доме было хорошо. И все же Мишель не раз ощущал неясное беспокойство. Только вечером он наконец понял, в чем дело.
На мраморной террасе, нависавшей над манговыми деревьями, была установлена внушительных размеров статуя богини Дурги в ее ужасном воинственном обличье. Разглядывая ее, он поморщился. Во дворце было множество скульптурных изображений Дурги. Таково было желание принцессы Саджилис, которая почитала богиню даже больше, чем Брахму, Вишну, Шиву и другие верховные божества индийского
