повариха. Она говорит, что у нее в огороде огурцы в прошлом году не…
Но Пал Палыч перебил:
— Все ясно. Сегодня же грядок не будет. Кто позволил?
И тогда Булочкин рассказал, что позволил это сделать начальник лагеря Петр Никифорович, потому что поле все равно пустовало. А за полем делать грядки неудобно: поливать их шланга не хватает.
— Значит, в одни ворота играете, — подытожил Пал Палыч.
— В одни.
— Да, братец, шланг, хоть и резиновый, но не растягивается, — сострил Пал Палыч. Шутка показалась ему удачной, и, повеселев, он слегка подтолкнул Костю к двери: — Ну, иди, мальчик, иди.
— А карточка? — вспомнил некстати Костя.
— Карточка? — Пал Палыч помрачнел и снова принялся рыться в ящике. — И это не ты? — на всякий случай спросил он, протягивая на этот раз черный листок.
— Не я, — покачал головой Булочкин.
Пал Палыч задвинул ящик.
— Приходи завтра, — недовольно сказал он.
И Булочкин стал ходить к Пал Палычу каждый день. Напрасно думал физрук, что Косте надоест вскоре одно и то же «завтра» да «завтра». На беду Пал Палыча, Булочкин оказался слишком доверчивым мальчиком. Посмотрев очередную порцию брака и услышав «приходи завтра», Булочкин кротко кивал головой и действительно вновь возникал на следующий день перед глазами Пал Палыча.
— Ну, братец, ты обнаглел, — не выдержал как-то несчастный фотограф.
— Вы же сами сказали.
— Что сказал?
— Сказали: «Завтра».
— Вот и приходи завтра.
Но и у Булочкина тоже, видно, начинало лопаться терпение.
— Вы это вчера сказали, — заметил он.
— Что тебе от меня нужно? — рассердился Пал Палыч.
— Карточку.
— Да забирай хоть весь ящик.
— Мне моя нужна.
— Отстанешь ты от меня или нет?
Булочкин робко пожал плечами:
— Я вам деньги платил.
— Забирай свои деньги, — вскипел Пал Палыч и хотел было вышвырнуть надоевшего клиента вон, но двугривенного в кармане не оказалось. Пал Палыч сглотнул слюну, сел на табуретку и устало произнес:
— Приходи завтра.
И Булочкин приходил. Но мало того, что он беспокоил Пал Палыча днем, теперь вот он приснился.
Во сне Булочкин был более дерзким.
«Где моя карточка?» — кричал он.
Пал Палыч ему что-то протягивал.
«Это не я! Не я! — кричал Булочкин. — Вы меня потеряли. Какое имеете право терять? Я вот скажу начальнику».
«Приходи завтра», — умолял его Пал Палыч.
Проснулся он в холодном поту. Одеяло сбилось в ком. Подушка валялась на полу.
Пал Палыч поправил одеяло, поднял подушку.
— Надо же, — проговорил он вслух, — какая чушь снится. «Скажу начальнику». Иди, иди, братец, скажи.
Вообще-то Пал Палыч не боялся Петра Никифоровича. Начальник был человек добрый. К тому же когда-то Пал Палыч и Петр Никифорович учились вместе, в одном классе, пока Пал Палыча (тогда просто Пашку) не перевели из-за постоянной неуспеваемости в другую школу (была такая мера наказания). Встретились они много лет спустя случайно.
Поговорили о том о сем. Пал Палыч жаловался на судьбу: жена его бросила, денег нет; вот и теперь начинается отпуск, а он почти все отпускные уже истратил на марки. Бывший одноклассник отнесся к Пал Палычу с сочувствием. Правда, работников в пионерский лагерь «Ромашка», который вот-вот должен был открыться, уже набрали, но, хорошенько подумав, Петр Никифорович спросил:
— Послушай, Паша, а что, если?..
Так стал Пал Палыч инструктором по физкультуре.
О спортивных играх у него было кое-какое представление. Он знал, что в футбол нельзя играть руками, а в волейбол — ногами. Если судишь, уразумел Пал Палыч, нужно чаще свистеть в свисток и останавливать игру. Что к чему — пусть разбираются игроки.
И Пал Палыч, изредка выходя на футбольное поле или волейбольную площадку, беспрерывно свистел. Игроки нервничали, судья — тоже. Встречи проводились все реже и реже. Потом Пал Палыч и вовсе перестал появляться во время игр. Мячи вскоре оказались разбитыми, сетки — порванными. А там уж у футбольных ворот, которые были ближе к водопроводному крану, возникли и опытные грядки юннатов.
Петр Никифорович раза два пытался говорить с физкультурником, но в мягком тоне. «Что у тебя, Паша, со спортом?» — «А что?» — «Да не видно никакой жизни». — «Как же не видно?» — обиженно поджимал губы Пал Палыч. Махнув рукой, Петр Никифорович спешил закончить разговор. Неудобно же было распекать бывшего одноклассника. К тому же зачем ломать копья, когда сам Петр Никифорович собирался переходить на другую работу.
Нет, не боялся Пал Палыч начальника, а просто старался не показываться ему на глаза.
От кого не было физруку покоя, так это от старшего пионервожатого Вадима. («У вас полный развал в работе! Я вот подниму вопрос на собрании».) Да еще и Булочкин из четвертого отряда стал беспокоить Пал Палыча.
«Булочкин-Буханочкин», — подумал со злостью физрук и заскрипел пружинами, переворачиваясь на другой бок.
«Тра-та-та-та-а, та-та…» — ворвались вдруг звуки горна.
«Уже, — с тоской подумал Пал Палыч. — Ведь не спал еще совсем». Он чувствовал себя разбитым. Вставать не хотелось. Поспать бы хоть час, хоть полчаса. Лишь бы никто не пришел, не помешал бы.
Но только он накрыл голову подушкой и вытянулся, как в дверь постучали.
Прижав плотнее подушку, Пал Палыч не отзывался. А может, и стук снится?
Нет. Кто-то упорно барабанил в дверь.
— Кто там? — не выдержал Пал Палыч.
— Я.
— Кто «я»? — соображал спросонок физрук.
— Я, Булочкин… Пал Палыч, карточку сделали?
— Душегуб, — вырвалось у Пал Палыча.
— Что вы сказали? — вежливо спросил Костя.
— Приходи завтра.
Заседание завкома подходило к концу. В помещении было душно. Распахнутые окна не помогали: на улице стояла жара под тридцать. Председатель завкома не выдержал: на исходе второго часа его «срочно вызвали по срочному делу». Вел собрание постоянный член завкома Степан Васильевич Чучкин, лысый толстяк, ведавший культмассовой работой. А она, как известно, доверяется людям ответственным и
