судебный аборт, Лев Николаевич предлагал положиться на милость природы. Пилигрим немного послушал разговор, ведущийся на профессиональном медицинском сленге – то есть смеси латыни, мата и старославянского («будьте любезны, душенька, отодвиньте этот грёбаный чайник» и так далее), – достал мобильник и украдкой взглянул на время. Звонить Дедалу бесполезно: на работе он телефон отключает.
В гостевую вошёл самый молодой врач клиники – Костя. Фамилию-отчество этого симпатичного парня лет тридцати Пилигрим не знал.
Костя при виде Пилигрима издал громкий радостный возглас, но тут же спохватился и покосился на коллег. Те сделали вид, что ничего не заметили. Пилигрим даже сказал бы: «никого не заметили».
– Хорошо бы чаю выпить, – сказал Костя, взглянув на часы (дешёвенький «Ролекс» всего за тридцатку тысяч у.е.). – Перерыв, однако.
– Пейте на здоровье, – отозвалась Буевич, но руку к электрочайнику не протянула.
Костя пересёк половину комнаты и нажал на заветную красную кнопку. Направился к шкафу, где хранилась разнокалиберная посуда, и спросил, обернувшись:
– Кому ещё налить?
Врачи не отозвались. Пилигриму пить не хотелось, но он поднял руку просто из солидарности.
Иногда он ненавидел этих милых людей в белых халатах. Затюкали парня, а всё потому, что в медицинской среде чувство кастовости развито гораздо сильнее, чем в любом чиновничьем учреждении.
Главный довод именитых старцев против засилья молодежи звучит так: «Вот мы в наше время действительно учились, не то что вы сейчас». Эту аксиому приходится выслушивать любому начинающему врачу любой специальности лет эдак до пятидесяти. Муж Веры Буевич, например, будучи классным хирургом, попал в закрытый клуб «настоящих медиков» только благодаря протекции жены. Косте подобная удача не светила. Будучи по социальному происхождению мальчиком-мажором, он до третьего курса занимался тем же, чем все его друзья: трахал симпатичных студенток, тратил папашины денежки в клубешниках и употреблял медицинский спирт не наружно, а внутренне. Однако к третьему курсу парень, неожиданно для себя, увлёкся медициной. Окончил мединститут с отличием (причём большая часть пятерок была вполне заслуженной) и замахнулся на интернатуру не где-нибудь, а в самих американских штатах. Весьма кошерно, если учесть, что в родном отечестве срок отсидки интерна составляет один год, а в североамериканских штатах – четыре. Как говорится, «почувствуйте разницу». При этом нагрузка интерна должна составлять не менее восьмидесяти часов в неделю. Если себя не нагружать, можно пахать всего двенадцать часов в день, но без выходных. Бедолаги-интерны зачастую эти восемьдесят часов тарабанят тридцатишестыми часовыми сменами, так-то. На папу-миллионера америкашкам глубоко наплевать: этого добра у них самих полно. Так что специальность Костя освоил крепко, без перехода на личности, и коллеги-мышеловы это прекрасно знают. Суть их претензии сводится не к тому, что Костя получил сертификат годности в Америке (владелец клиники раз в год отправляет всех врачей на специализацию за бугор), а к тому, что номер проделан на грязные папашины деньги. Пилигрим сильно подозревал, что от смердящего пятна в биографии Косте не отмыться даже за двадцать последующих лет. И каждый раз, входя в гостевую, он будет натыкаться на вежливое отчуждённое молчание коллег.
Костя подал Пилигриму дымящуюся чашку:
– Как здоровье?
– Всё в норме, – торопливо ответил Пилигрим и сделал небольшой осторожный глоток. Он давно заметил, что врачи не могут удержаться от профессиональных вопросов, причём задают их абсолютно рефлекторно, не ожидая подробного обстоятельного ответа. Ну, типа, «как дела».
– Справку в военкомат отнёс? – спросил Костя.
Пилигрим кивнул.
– Вот спасибо, братан. Я твой должник, если что.
– Да ладно, – отмахнулся Пилигрим.
Медики, конечно, странные люди, но как сказала бы Вера Буевич, цимес в том, что и они обязаны проходить военную переподготовку. Большинство медиков, которых ждёт увлекательная поездка в военкомат, ВНЕЗАПНО смертельно заболевают, причём именно теми болезнями, на которых они специализируются. По этому поводу служащие военкомата люто и бешено негодуют. Когда Пилигрим принес Костину справку в нужный кабинет, майор, сидевший за столом, позеленел, опрокинул стакан с чаем, громко матюкнулся и произнёс: «Я за всю жизнь отправил в армию одного врача и одного фельдшера – и те, бля, ветеринары!»
Костя работал в клинике терапевтом. Забавная специальность и совсем не такая простая, как кажется на первый взгляд. Терапевт – потомок шамана и сам немного шаман, вместо бубна у него справочник лекарств, вместо дохлой лисы – фонендоскоп вокруг шеи. В отличие от хирурга жизнь типового терапевта может показаться спокойной: ни тебе острых животов, ни тебе политравм. Но это впечатление обманчиво, ибо терапевт лечит всё, от чего отказались хирурги, а хирурги любят отказываться. Если пациента после очередной операции покрыло сыпью, тормошить будут терапевта. К тому же терапевт редко может излечить больного полностью, что негодяи-пациенты никогда не преминут вспомнить. Костю клиенты, впрочем, любят за незлобивый нрав и умение рассказывать анекдоты. «Пока любят», – уточняют старые мышеловы, знающие, какая изменчивая и недолговечная штука – любовь пациента.
– Наконец-то! – воскликнула Вера Буевич.
В гостевую вошел Дедал собственной персоной в белом развевающемся халате.
– Ну как, возбудил пациента?
– Веруня, я не в его вкусе, – ответил Дедал. Взмахом руки приветствовал внука и незаметно приподнял брови, изображая вопрос.
Пилигрим так же незаметно указал взглядом на выход.
– Глеб Николаевич, хотите чаю? – спросил Костя.
– С удовольствием, – ответил Дедал, чем вызвал сдержанное недовольство коллег. – Только через минутку. Извините, мне нужно поговорить с этим молодым человеком. – Взял Пилигрима под руку и вывел в коридор.
– Что случилось? – зашептал Дедал тревожно, когда они отошли от гостевой комнаты шагов на пять. – Ты здоров?
– Господи, здоров я, здоров! – Пилигрима уже достал этот профессиональный интерес. – Дед, у меня к тебе просьба. Дай ключи от квартиры.
Дедал озадаченно оттопырил нижнюю губу и нахмурился, разглядывая внука.
Вторые ключи от квартиры Дедала висят на гвоздике родительской квартиры в прихожей у зеркала. Пароль и кодовое слово, чтобы снять квартиру с сигнализации, Пилигрим знает как таблицу умножения. Но воспользоваться знанием ему в голову не пришло ни разу.
– Объясниться не хочешь? – спросил Дедал, вдоволь насмотревшись на внука.
Объясняться Пилигриму хотелось меньше всего, ибо он подозревал, что возможно ПРЕВРАТНОЕ ТОЛКОВАНИЕ ЧИСТЫХ НАМЕРЕНИЙ. Но жизнь заставила сунуть гордость в карман.
– Хочу показать картину… э-э-э… одному человеку.
– Твоей девице, что ли?
Пилигрим кивнул, стараясь смотреть в сторону. Но взгляд как намагниченный так и норовил ощупать встревоженное лицо Дедала.
– Она сама попросила? – спросил Дедал после короткого изнурительного молчания.
– Нет, это я её пригласил.
– Ясно, она, – подбил сальдо Дедал. Вздохнул и спросил: – Димка, а тебе не рановато начинать?
– Чего рановато? Картины смотреть?
Дедал многозначительно дернул бровью. Ясно. Превратного понимания избежать не удалось.
– Дед, она не такая.
Дедал хмыкнул.
– Ещё раз так сделаешь – уйду, – предупредил Пилигрим.
Дедал тяжело вздохнул и уставился на противоположную стенку.
– В конце концов, это всё равно случится, – произнёс он себе под нос, как бы рассуждая. – Лучше уж в
