Брови Форреста недоуменно поднялись.
— Что вы имеете в виду под «не той жертвой»? Нельзя в упор застрелить не того человека, которого намеревались! Это глупость!
— Да, — согласился Ратлидж. — Такая же глупость, как то, что полковник был безукоризненным джентльменом без единого греха на совести. Когда люди начнут говорить мне правду, капитан Уилтон окажется в большей безопасности. Предполагая, конечно, что вы правы и он невиновен.
Оставив сержанта Дейвиса проверять, состоялось ли в действительности свидание Ройстона с дантистом в Уорике, Ратлидж отправился на поиски Хикема, но тот как сквозь землю провалился.
«Вероятно, пьет где-то, — сказал Хэмиш. — Только ты работаешь всухую, приятель. Я бы с удовольствием употребил бутылочку».
Это был единственный раз, когда Ратлидж согласился с Хэмишем.
Он повернул машину к гостинице, обратив свои мысли к обеду.
Обед оказался по-своему интересным. Ратлидж едва приступил к жареной баранине, как стеклянные двери ресторана открылись и вошел мужчина — судя по одежде, священник. Окинув взглядом помещение, он направился туда, где сидел Ратлидж.
Мужчина, лет тридцати, со светлыми волосами, вежливыми манерами, производил впечатление человека с сильным чувством собственного достоинства. Остановившись у столика, он заговорил мелодичным баритоном:
— Инспектор Ратлидж? Я Карфилд — викарий. Меня только что вызвали снова в «Мальвы», так как мисс Вуд все еще нехорошо. Вот я и подумал, что, возможно, разумнее спросить у вас. Можете вы сказать мне, когда тело полковника будет выдано для захоронения?
— Еще не было коронерского дознания, мистер Карфилд. Садитесь, пожалуйста. Я бы хотел поговорить с вами, раз уж вы здесь.
Карфилд принял предложенный кофе со словами:
— Смерть полковника — такое трагическое событие.
— Так все говорят. Но у кого могло возникнуть желание убить его?
— Ни у кого, о ком бы я мог подумать.
— Тем не менее кто-то это сделал.
Изучая Карфилда, пока тот размешивал в кофе сливки, а не сахар, Ратлидж решил, что его лицо выглядело бы на сцене красивым и мужественным из двадцатого ряда, но слишком костлявым вблизи. Голос тоже хорош для проповеди, но чересчур скрипучий в обычном разговоре. За внешним обликом священника скрывался актер. Сержант Дейвис был прав насчет этого.
— Расскажите мне о мисс Вуд.
— Леттис? Очень красивая и с оригинальным умом. Она приехала в «Мальвы» несколько лет назад — в 1917-м, когда закончила школу, — и с тех пор была украшением общества. Мы все очень любим ее.
Поверх чашки Карфилд тоже разглядывал инспектора: отметил его худобу, складки возле рта — признак утомления, напряженные мышцы вокруг глаз, выдававшие настороженность, несмотря на маску вежливого интереса. Но Карфилд неверно понимал эти признаки, приписывая их человеку неглубокого ума, который мог оказаться полезным.
— Она очень тяжело восприняла смерть своего опекуна.
— В конце концов, он был ее единственной семьей. Девушки часто привязаны к своим отцам.
— Харриса едва ли можно так охарактеризовать, — сухо заметил Ратлидж.
Грациозным взмахом руки Карфилд отмел намек на возраст.
— Судя по всему, что я слышал, ему впору ходить по воде.
Карфилд засмеялся, но несколько нервно:
— Харрис? Нет, если кто-нибудь соответствует такому представлению, то это Саймон Холдейн, а не полковник. Он был прирожденный воин. Некоторые люди становятся солдатами, потому что лишены воображения и не умеют бояться. А у Чарлза Харриса был настоящий воинский талант. Однажды я спросил его об этом, и он ответил, что его опыт почерпнут из чтения и уроков истории, но мне трудно в это поверить.
— Почему?
— Полковник был лучшим игроком в шахматы, какого я когда-либо встречал, а у меня самого немалый опыт в этой игре. Он родился с даром стратега, который мало кто имеет, и сам выбрал, как его использовать. Харрис отлично понимал, что война означает игру с человеческими жизнями, а не с резными фигурами на шахматной доске, но она была страстью, от которой он не мог избавиться.
Ратлидж ничего не сказал. Карфилд потягивал кофе. Немного помолчав, он вновь вернулся к начатой теме:
— Люди из Уорикшира, служившие под командованием полковника, обожали его — они говорили, что на поле битвы он был харизматичен, но это скорее умение манипулировать. Вряд ли вы были на войне, инспектор, но я должен сказать вам, что посылать других людей в бой рано или поздно ложится тяжким грехом на душу.
Хэмиш встрепенулся, но воздержался от замечаний. Ратлидж услышал собственный голос:
— Тогда цари Израиля не должны мирно почивать на груди Авраама. Насколько я помню, они воевали большую часть времени.
Карфилд благосклонно кивнул прихожанам, мужу и жене, которые только что вошли в зал, и повернулся к Ратлиджу:
— Опирайтесь на это, если хотите. Но что-то в Чарлзе Харрисе пугало его самого. Понимаете, он был близнецом — две души в одном теле. По-моему, он не мог не приезжать в «Мальвы» время от времени, потому что это приносило ему мир, чувство равновесия, доказательство, что он не является человеком, который наслаждался убийством, как бы хорош он ни был в этом занятии. Его хваленая привязанность к земле, возможно, служила всего лишь прикрытием для беспокойной совести.
— А капитан Уилтон? Что вы думаете о нем?
— Умный человек. И смелый — таким и нужно быть, чтобы летать, верно? Когда Иезекииль увидел колесо в воздухе, он заявил, что это Бог за работой. С тех пор мы прошли долгий путь, не так ли? Человек наконец поставил себя наравне с архангелами. Вопрос в том, готовы ли мы морально к таким высотам.
Хэмиш сердито фыркнул, и Ратлидж занялся пирогом с карамелью.
— Но капитан убил бы друга? — спросил он.
— Уилтон? Никто из нас не может заглядывать в души других, инспектор, а я меньше всего. Я всегда пытался понять моих прихожан, но они все еще способны удивлять меня. Только на днях…
— Да или нет? — перебил викария Ратлидж, подняв взгляд и заинтересовавшись выражением глаз Карфилда. Человек отлично играл роль мудрого сельского священника, но его глаза были холодны и суровы.
— Я бы солгал, если бы сказал, что мне нравится капитан Уилтон. Он замкнутый человек, весь в себе. Думаю, потому он и наслаждался полетами, будучи один в самолете, недосягаемый ни для кого. А тот, который слишком любит собственное общество, иногда опасен. Отшельники порой выходили из своих келий и возглавляли крестовые походы, не так ли? Но убийство? — Карфилд покачал головой. — Не знаю. Возможно. Если он был достаточно сердит и решителен или если это был единственный способ добиться желаемого… Думаю, по-своему он достаточно привык к убийствам. Но людям нравится идеализировать красивых вояк.
«Людьми» он заменил Леттис Вуд, подумал Ратлидж. Но, отбросив ревность, Карфилд предложил наилучшую оценку Харриса и Уилтона, чем кто-либо еще.
Иногда ненависть видит больше любви.
Что ж, неплохая идея добавить Карфилда к короткому списку подозреваемых, хотя непонятно, какой цели могла служить смерть Харриса в глазах викария.
После обеда Ратлидж, сидя в номере, изучал свои записи, пока стены не начали давить на него. Ничего не приходило в голову. Лица, голоса — да, но пока от них не было никакого толка. Он вспомнил, как
