— За что?
Ройстон выразительно пожал плечами:
— Полковник отличался повышенным чувством ответственности. Брат Мейверса — у них в семье было два мальчика и девочка, а их мать, до того как вышла замуж за егеря, служившего у Хью Давенанта, работала в «Мальвах» горничной… Так вот, брат Мейверса погиб в Южной Африке, а его сестра утопилась. Когда Мейверс сбежал, чтобы записаться в армию, Чарлз распорядился, чтобы его вернули домой. Ему было обещано пособие на то время, что он остается дома и ухаживает за матерью. И после того, как мать Мейверса умерла, Чарлз по-прежнему выплачивал ему пособие вопреки моим советам. Ему казалось, что тем самым он оберегает Мейверса от более крупных неприятностей. Мейверс больше всего на свете боялся, что ему перестанут платить. После того как ему пригрозили отменой пособия и психиатрической клиникой, он перестал травить скот и собак Чарлза. Пособие служило своеобразным рычагом давления… Но едва ли Чарлз рассчитывал платить Мейверсу и после своей смерти!
Все было не совсем так, как рассказывал Мейверс, но Ратлиджу показалось, что версия Ройстона ближе к истине.
На лицо Ройстона мало-помалу возвращался румянец. Вместе с тем он все больше ужасался злобе и мстительности Мейверса.
— Поверьте, никогда еще я так не радовался, как когда развенчал его надежды! Я не люблю никому причинять боль, но сейчас получил настоящее удовольствие… Только я не понимал, что поднял настоящую бурю… Господи! Я чувствую себя… грязным, грязным!
Ратлидж резко оборвал его:
— Не будьте дураком! Сейчас все так ошеломлены, что не думают, как и почему все началось. Вот и оставьте все как есть. Пусть винят Мейверса. Не вздумайте добровольно делаться козлом отпущения! Погубите себя ни за что. Тяга к саморазрушению отличает только последних идиотов!
Ройстон задумчиво кивнул, развернулся и зашагал прочь. Остальные тоже расходились по двое-трое, неловко втянув головы в плечи. Все спешили по домам. На крыльце остался один Карфилд; пастырь уныло смотрел вслед своей пастве.
Он не вышел вперед, исполненный праведного гнева, не стал опровергать слова Мейверса и защищать своих прихожан. Он стоял поодаль, упустив возможность, какая дается раз в жизни, — сыграть великую роль спасителя и героя. Нет, он струсил и предпочел бежать, а не драться… Предпочел ретироваться, не желая вступить в бой с силами тьмы, принявшими образ жилистого тщедушного забияки с янтарными козлиными глазами.
Мейверс назвал его фигляром и шарлатаном.
Вдруг священник заметил, что за ним наблюдает Ратлидж. Круто развернувшись, он скрылся в церкви, тихо, но плотно закрыв за собой дверь.
Ратлидж медленно вышел со двора. Последние прихожане спешили по домам. К тому времени, как он добрался до Хай-стрит, улица была пуста.
Ближе к вечеру доктор Уоррен разрешил ему навестить Дэниела Хикема. Ратлидж остановился на пороге, глядя на лежащего в постели человека — тощего, небритого, но чистого и тихого. Хикем напомнил Ратлиджу фигуру, вырезанную на надгробии Холдейнов.
Услышав шаги, Хикем приоткрыл глаза и нахмурился, понимая, что рядом с ним кто-то есть. Запрокинув голову, он увидел Ратлиджа и нахмурился еще больше. За его насупленностью крылась тревога.
Доктор Уоррен, выглянув из-за плеча Ратлиджа, отрывисто спросил:
— Ну, Дэниел, как вы себя чувствуете?
Взгляд Хикема медленно переместился на Уоррена, а потом вернулся к Ратлиджу. Он хрипло спросил:
— Вы кто такой?
— Я Ратлидж. Инспектор Ратлидж из Скотленд-Ярда. Помните, зачем я приехал?
Уоррен всполошился и зашептал:
— Бога ради, успокойте его, объясните, что он ничего плохого не сделал, что вам от него нужны только сведения!
— Где я? — спросил Хикем. — Во Франции? В Хэмпшире? В госпитале? — Он обвел комнату испуганным взглядом.
Надежды Ратлиджа стремительно таяли.
— Вы в Аппер-Стритеме, в доме доктора Уоррена. Вам стало плохо… Недавно кто-то застрелил полковника Харриса. Полковник умер, понимаете? Сейчас мы опрашиваем всех, кто видел его утром в понедельник, когда он катался верхом.
Доктор Уоррен снова попробовал его перебить, но на сей раз Ратлидж жестом заставил его замолчать.
— Умер? — Хикем закрыл глаза. Потом открыл и повторил: — Утром в понедельник?
— Да, совершенно верно. Утром в понедельник. Вы тогда были пьяны. Помните? И еще мучились похмельем, когда вас нашел сержант Дейвис. Вы рассказали сержанту, что видели. Потом вам стало совсем худо, и мы не могли попросить вас повторить ваши показания. Нам они очень нужны. — Ратлидж старался говорить ровно и уверенно, как будто допрашивал раненого солдата, что тот видел, когда переходил линию фронта.
Хикем снова закрыл глаза и вдруг спросил:
— Полковник был на лошади?
Надежда снова затеплилась в груди Ратлиджа.
— Да, в то утро он поехал кататься верхом. — Он услышал в голове эхо слов, произнесенных Леттис Вуд, но велел себе не отвлекаться от Хикема.
— На лошади… — Хикем покачал головой. — Не помню никакого утра понедельника.
— Вот видите! — тихо сказал Уоррен, который по-прежнему стоял за спиной у Ратлиджа. — Я же вас предупреждал.
— Но полковника я помню. На лошади. В переулке, недалеко от дома Джорджины. Неужели… это было в понедельник? — Хриплый голос зазвучал чуть увереннее.
— А вы расскажите все, что помните. Я сам решу, что важно, а что нет.
Веки снова закрылись, как будто были слишком тяжелыми.
— Полковник заезжал к Джорджи…
— Он в забытьи, — сказал Уоррен. — Оставьте его в покое!
— Нет, он прав. Полковник действительно был у дома Джорджины Грейсон! — одними губами ответил Ратлидж. — Не мешайте!
Хикем продолжал:
— Кто-то окликнул полковника… Другой офицер. — Он покачал головой. — Я не знаю, как его зовут. Он… был не из наших. Кажется… какой-то капитан. Капитан окликнул полковника Харриса, и Харрис остановился. Харрис сидел в седле, а капитан стоял у стремени.
Хикем замолчал; тишину нарушало только его хриплое дыхание.
— Враг перешел в наступление по всему фронту… Я слышал пушки, они гремели у меня в голове… но в переулке было тихо, — снова заговорил он. — Я прислушивался, но не мог услышать, о чем они говорили. Лица у обоих были злые, и разговаривали они злобно. Сжали кулаки. Полковник наклонился, капитан смотрел на него снизу вверх. Я испугался, что они меня увидят и прогонят. — Хикем все больше волновался; он сбросил простыню. — Они очень сердились! А о чем они говорили, я не слышал. — Он все больше возбуждался и повторял: — Пушки… я не слышал… не слышал… не слышал!
Уоррен цокнул языком:
— Лежите тихо, приятель, все кончено, теперь вам нечего бояться!
Хриплый, неуверенный голос умолк. Потом Хикем сказал так тихо, что Ратлиджу пришлось наклониться к самой кровати, чтобы расслышать его, а Уоррен приставил согнутую ладонь к левому уху.
— «Я не сдамся… не уступлю…» — Ратлидж узнал эти слова. Хикем повторял их ему в темноте на
