эллинотамиев, хранителей государственной казны, – вы, македоняне, ждете, что новое войско Дария придет через Киликийские ворота, но, похоже, совсем забыли про существование Царской дороги. Птолемей взял Сарды, но в этом городе она всего лишь заканчивается. А Гордий, Анкира? Если основа нового войска будет набрана великим царем в Мидии, ему гораздо проще будет пройти через Каппадокию по Царской дороге. Которую вы не сторожите и даже не собираетесь.
– Я не могу говорить о том, что собирается делать стратег, – недовольно буркнул Сополид, – не все ли равно, с какой стороны придет войско Дария? Мы знаем, что рано или поздно, нам придется снова столкнуться с персами, которые сейчас убрались за Тавр. Однако, к этому моменту, вся Малая Азия будет нашей. Хотя, даже если сражаться станут только эллины, их вполне достаточно.
– Опять эллины будут сражаться с эллинами, – огорченно покачал головой другой гость, агораном, следящий за порядком на рынках, – в войске персов все больше и больше наших соотечественников.
– Всякая рвань мне не соотечественники, – презрительно бросил Бакид.
– Во время войн цены на рабов падают, – сказал Лисипп, – богатые землевладельцы обогащаются еще больше. Малоимущие разоряются. Куда им податься? Только в наемники. А кто достаточно богат, чтобы платить им? Персы. Получается, Филипп воевал с эллинами только для того, чтобы его наследники в Азии столкнулись не с варварами, а опять же, с эллинами.
– Это так, почтенный Лисипп, – согласно кивнул Сополид, – но взгляни на Милет. Он был взят во многом благодаря тому, что тамошние эллины не стали сражаться со своими братьями.
– Братья… – протянул Бакид, – нос по ветру они держат. Была бы возможность остаться у персидской кормушки – остались бы, не раздумывая. Не верю я им. До последнего на двух стульях пытались усидеть. А мы здесь, как один, на борьбу с олигархами поднялись.
– Ты сам, уважаемый Бакид, почти как олигарх, – усмехнулся агораном, язык которого уже слегка заплетался, – деньжищ-то у тебя, ого-го. Не кричал бы Сирфак о твоем худородстве, а водил дружбу, стал бы ты, «как один» на борьбу подниматься?
– Да я свои деньжищи вот этими руками заработал! – вспыхнул купец, – весь Эфес помнит, еще мой отец самолично кожи мял…
– Миром, только миром, – привстал на ложе Лисипп, – не ссорьтесь, прошу вас.
– А вот интересно мне, – сказал Апеллес смешивая вино, – побьет Антигон персов и дальше что? Я имею в виду, он же всюду восстанавливает демократию. Сейчас, во время войны, он гегемон – ведущий. Война кончится, отдаст власть?
– Тебе что, не верится в это, дружище? – спросил скульптор.
– Не припоминаю случаев, чтобы кто-нибудь, облеченный властью, добровольно от нее отказался, – художник отпил из чаши-киафа, покатал золотистое хиосское во рту, смакуя, – получим очередного тирана.
– Тиран захватывает власть силой, – возразил Сополид, – мы же следуем за избранным вождем. Отчего бы не следовать за ним и дальше, пока в том видится польза и удача. Боги помогают Монофтальму.
– И все же его положение шатко. Опираться на сиюминутные чаяния народа – глупость, – возразил художник, – сколько лет прожил в Афинах, а так и не привык к этой тысячеголовой глупости. Если бы такие, как Демосфен, не расточали себя, убеждая капризную и бестолковую толпу, глядишь, город Паллады мог бы достичь куда больших успехов.
– Ты разделяешь убеждения Аристотеля? – спросил Лисипп, – монархия – лучшая из форм правления?
– Да. Будь жив Александр, союз ионийских полисов не выглядел бы титаном на глиняных ногах, ибо они объединились бы вокруг царя, потомка Геракла.
– Разве важно лишь происхождение объединителя?
– Я, кажется, понимаю почтенного Апеллеса, – сказал Бакид, – через пару лет начнут говорить: «Да кто такой этот Антигон? Он даже не иониец!» Циклоп напрасно делает ставку на власть народа, который и дальше будет избирать его вождем. Ему, поистине, лучше сделаться тираном.
– Вроде того, против которого ты боролся? – ехидно поинтересовался агораном.
– Тиран тирану рознь.
– Тем хуже для союза, – сказал Лисипп, – если он держится лишь на одном человеке, который, увы, смертен. А что будет после него? Опять раздрай, смута? Под которую нас всех снова пережуют персы.
– Вот и выходит, – подытожил Апеллес, – что нам просто необходим царь, верховенство которого неоспоримо и его наследники законны и признаются всеми. Как не зови Антигона – верховным стратегом, гегемоном, тираном, а все равно его власть будут постоянно ставить под сомнение. Царь нужен.
– В Македонии, почтенный Апеллес, – сказал Аристон, – это просто делается.
– Я заметил, – усмехнулся художник, – сколько царей у вас за последнее время сменилось? Царь, которого избирает войско, в наших глазах всего лишь очередной тиран. А это – разные вещи. Нет, царь нужен такой, про которого сами боги скажут – вот он, истинный.
– Где бы такого взять? – протянул кто-то из гостей, прежде не принимавший участия в беседе.
– Я против царей, – сдвинул брови Бакид, – надеюсь, Циклопу хватит ума не объявлять себя царем.
– Вот и первый смутьян, – кивнул Лисипп, – я же говорил, будут разброд и шатания.
Эллины обожали застольные беседы, потому и смешивали вино с водой или медом, чтобы подольше оставаться трезвыми. Дар Диониса возбуждал, подстегивал речь, но ослабленный, не валил с ног слишком быстро. Заметив, что гости уже большей частью оставили трапезу и вытирают жирные руки кусками мягкого теплого хлеба, Лисипп объявил:
– Не пора ли нам выбрать симпосиарха?
Царем пира избирали человека острого ума, способного увлечь гостей игрой или состязанием в пении, риторике. Инициатива наказуема: хозяину не удалось отвертеться от этой «должности» и, по правде сказать, справедливо, ведь он здесь был единственным, кто знал всех присутствующих.
Скульптор совершил возлияние Дионису и продекламировал:
– Мил мне не тот, кто, пируя, за полною чашею речи
Рабы наполнили чаши гостей и те дружно выпили, подарив несколько капель богам. Музыканты, незаметно возникшие в мегароне, расположились у стен, ударили в тимпаны. Запели флейты. Гости оживились: в зале, перед пиршественными ложами появилась Таис. Она была одета в золотистую короткую эксомиду, открывавшую правую грудь. Черные волосы, достающие почти до пояса, заплетены в две тугих косы, совсем не в обычае гетер, укладывавших их в более сложные прически. В правой руке афинянка держала короткий меч. В левой – небольшой тонкий жезл с подвязанной к нему длинной алой лентой. Таис двигалась в такт музыки с кошачьей грацией, а лента, пребывающая в постоянном движении, обвивала гетеру по спирали, образуя своеобразный кокон, из которого время от времени выскакивало стальное жало. Девушка кружилась на носках, временами замирая на кончиках пальцев, с такой легкостью, словно не весила ничего. Полы эксомиды развевались, отчего у гостей захватывало дух.
– Пирриха, пирриха! – выкрикивали гости название этого воинственного действа, зародившегося в Спарте.
Это была не совсем пирриха, танец, который исполняют с оружием и, чаще всего, не в одиночку, но задуматься о том некогда. Неспешный вначале, темп нарастал, как приближающийся издалека раскат зевсова гнева в грозу.
Апеллес вскочил с ложа и начал хлопать в ладоши, поддерживая ритм. Его примеру последовал Менелай. Глаза молодого человека расширились в восхищении. Казалось, для него сейчас во всей Ойкумене не существует ничего, кроме танцующей четвертой Хариты.
Таис резко переломилась пополам, сталь клинка лязгнула о каменный пол, а гетера взлетела в
