не повезло?
Наверху Израиль Ильич сел за рояль. Танюша стала прислушиваться к звукам. Даже Светланка отвлеклась от своей анкеты и уставилась в потолок. Израиль Ильич играл очень грустную мелодию.
– Повеситься можно от их музыки! – подала голос из комнаты мама.
Через час она уже била шваброй по батарее. После третьего стука музыка смолкла.
– Наконец-то! – выдохнула мама. – Девочки, ложитесь спать!
– Да, мамочка, – крикнула Светланка, продолжая писать в анкете и улыбаясь сестре.
Танюша не хотела расстраивать маму, послушно надела пижаму и легла в кровать.
– А чем мама болеет? – спросила она Светланку.
– Не знаю, – ответила та, аккуратно выписывая в анкете имена тех мальчиков, с кем ни за что не стала бы «дружить».
На следующий день вечером Танюша с мамой и Израилем Ильичом возвращались домой из садика через булочную. Израиль Ильи корчил смешные рожицы и тайно, чтобы не видела Ольга Петровна, сунул Танюше конфету, которую та быстро спрятала в кармашек. Он подмигнул ей одним глазом, и Танюша хотела подмигнуть в ответ, но не смогла. Не умела. Она начала тренироваться, чтобы тоже уметь так подмигивать одним глазом.
– Что у тебя с лицом? – строго спросила Ольга Петровна, посмотрев на дочь.
– Ничего, – ответила Танюша, а Израиль Ильич прыснул от смеха, едва сдержавшись, чтобы не расхохотаться в голос.
– Кто это, интересно? – спросила Ольга Петровна, отвлекшись от дочери.
– Новые жильцы, – ответил Израиль Ильич.
У подъезда стояла машина, из которой грузчики выносили коробки и сумки.
– Хоть бы оказались тихими и порядочными людьми, – сказала с явным намеком Ольга Петровна.
– Ну тишины не ждите. Ремонт начнут делать, – отозвался без всякой обиды Израиль Ильич.
– Я не выдержу.
– А куда вы денетесь?.. Людей тоже можно понять. Вряд ли они захотят жить в крашеных стенах. Вы же помните, в какие стены мы въехали?
– Помню… Кошмар какой-то. А сколько я за обоями бегала, пока достала!
– И не вспоминайте! А унитаз? Помните, какие здесь стояли унитазы?
– У меня до сих пор такой стоит, – обиделась Ольга Петровна. – Помыла, почистила – и ничего. Не всем же унитазы дают по блату.
– Какой блат? Мы в очереди три месяца стояли! – всплеснул руками Израиль Ильич.
– Я тоже стояла, но мне же не дали! – Ольга Петровна развернулась на триста шестьдесят градусов и за руку поволокла Танюшу на качели, хотя та совсем не хотела качаться, а хотела посмотреть на новых соседей. Ольга Петровна начала с силой ее раскачивать, так что Танюша зажмурилась от страха.
– Говорят, к нам балерина приехала. Из Большого театра! Вы ее уже видели? – подошли на площадку тетя Рая с Маринкой.
– Танюша, подвинься, – велела Ольга Петровна.
Танюша нехотя пододвинулась, давая сесть Маринке.
– Наверняка сплетни. Уж прямо из Большого? А чего ж она к нам, в наш район? – удивилась Ольга Петровна.
– Не знаю, – пожала плечами тетя Рая.
– Наверняка какая-нибудь танцулька из ансамбля народного танца.
– А я любила в молодости танцевать. Два года занималась, – проговорила тетя Рая.
– Лишь бы новые соседи были порядочные и тихие, – вздохнула Ольга Петровна. – Хотя если балерина, то покоя не жди. Эти творческие люди… Спят до обеда, гуляют до утра. Живут, как хотят, как им нравится, на других им наплевать. А я в девять вечера должна спать лечь. У меня дикие головные боли. Мне каждый звук как железом по стеклу. Я прямо взрываюсь.
– Это мигрень у вас, – сказала тетя Рая.
– Я же не о себе думаю, а о девочках. Им вставать рано, режим, а они должны засыпать под эти концерты! Нет, я с уважением отношусь к любым профессиям, но можно ведь играть на работе! С девяти до шести – пожалуйста! Зачем дома-то? Вот у нас в библиотеку тоже приходят разные люди… Есть такие, что просто диву даешься. Как у себя в квартире – разговаривают в полный голос, сидят развалившись. Никакого уважения.
– Это вы правильно сказали, – поддержала тетя Рая. – Сейчас с уважением плохо. Особенно у молодежи.
– И не говорите!
– Мам, пойдем домой, я накачалась. – Танюша спрыгнула с качелей, на которых немедленно расселась довольная Маринка – она выпихивала Танюшу с сиденья, пока мамы были заняты разговором.
– А к нам балерина настоящая приехала, – придя домой, сказала Танюша Светланке.
– Врешь!
– Правда. Из театра.
– Ты ее видела?
– Нет. А мама говорит, что она не из театра, а из народа. И что танцулька, а не балерина.
Весь вечер девочки шепотом обсуждали, какая должна быть балерина. Светланка говорила, что красивая и с длинными ресницами, в блестящей короткой юбке и с короной на голове.
Светланка один раз была в театре на балете и поэтому говорила со знанием дела. Танюша слушала ее и боялась даже дышать от восторга.
– Вот бы на нее посмотреть, – сказала Танюша.
– Да. Хоть одним глазком, – ответила Светланка. – Интересно, а как она на носочках будет на остановку ходить?
– Почему на носочках?
– Все балерины ходят на носочках. У них походка такая. Вот так. – Светланка спрыгнула с кровати и начала ходить по комнате. Танюша захохотала, потому что сестра смешно вихляла попой, качалась и падала. – Вот так, – повторила Светланка. – Красиво, правда? У них еще туфли специальные, с лентами вокруг ноги. Только я не помню, как они называются.
– И корона на голове?
– А как же! Настоящая корона!
Следующим утром, когда Танюша со Светланкой выходили из подъезда, на них бросилась маленькая собачка. Она лаяла, дрожала всем тельцем и вот-вот готова была укусить.
– Дезка, фу, я сказала! – окликнула собаку маленькая, ростом чуть выше Светланки, женщина. Она была очень похожа на свою собачонку – такая же злая, с выпученными глазками, кривыми ножками и всклокоченная.
– Здрасте, – пискнула Светланка.
– Здрасте, – недобро ответила женщина.
– Кто это? – тихо спросила Танюша.
– Не знаю, – ответила Светланка.
– Дезка, домой! – крикнула женщина.
Они зашли в подъезд, а Светланка крепко сжала ладошку Танюши, и они побежали в садик.
Вечером около подъезда собрались почти все соседи.
– Что за демонстрация? – подошел из булочной Израиль Ильич.
– Соседка ремонт затеяла. Зеркалами комнату обвешивает и палку к стене прикручивает, – доложила тетя Рая.
– Я так и знала! – воскликнула Ольга Петровна. – Никогда покоя не будет! Надо ограничить ей время. Пусть ремонтирует, когда все на работе. Не раньше десяти утра и не позже шести вечера. Нет, лучше пяти.
