Нурбекова, но никто не ответил. Дома трубку снял мальчик с высоким ломким голосом, сказал несколько бессвязных слов и бросил трубку.
Елена вернулась через полчаса, пробурчала, что начальство вечно чего-то требует, а работать некогда, и уселась на стул, закинув ногу на ногу. Девяткин увидел симпатичные колени и сделал заключение, что Елена не носит юбку под халатом. И блузку тоже не носит. Только нижнее белье. Впрочем, за ношение нижнего белья в тюрьму не сажают. Даже наоборот…
– Пока следствие на закончено, мы не знаем, что важно, а что нет, – сказал он. – Мы собираем факты. Этих фактов и так немного, а вы своими показаниями вносите путаницу…
– Очень хорошо, тогда оформите меня на пятнадцать суток. Посижу пару недель в прохладной камере, отдохну.
– С этим успеется, – пообещал Девяткин и продолжил разговор: – Дознаватель задавал вам несколько вопросов, но вы были неискренни. Сказали, что у второй жены вашего отца был только один ребенок, а о старшем брате, Игоре Граче, не упомянули. По нашей картотеке Игорь проходит как преступный авторитет.
– После похорон отца я была не в том состоянии, чтобы выслушивать вопросы и думать над ответами. Но сейчас, чтобы не доставлять мучений увечному человеку, – выразительно посмотрела на загипсованную ногу Девяткина Елена, – я готова все разжевать. Да, в то время, когда Лукин ушел из нашей семьи к этой певице с мужской фамилией Грач, у нее было двое детей. Павел – младший, а Игорь старший. Кажется, Павлу тогда было лет десять. А Игорю – двенадцать.
– Игорь был трудным ребенком?
– Обычным ребенком, которому не хватало любви родителей. Отец пытался нас познакомить, сделать друзьями, ведь мы были ровесниками. Он привел мальчиков к нам в дом, но ничего путного из этой затеи не вышло. Мать лежала больная, а я с ними играть не стала. Отец с мальчиками съели по куску торта и ушли. А из материного кошелька пропали все деньги. У меня была свинья-копилка; так этот Игорь ухитрился за минуту, когда я отвернулась, выгрести оттуда все купюры при помощи загнутой конторской скрепки, только мелочь оставил.
– Понимаю, уже тогда его руки тянулись к чужому.
– Чтобы отучить Игоря от дурных привычек, мать пыталась пристроить его в Суворовское училище. Его выгнали через полгода за то, что стрелял из рогатки в портреты важных политиков, развешанные в коридоре, а потом поджег матрас у соседа по комнате. Он стал ходить в обычную школу. Но оттуда его турнули за кражу пальто у одноклассника. Были еще какие-то похождения, затем он куда-то пропал. Я как-то спросила отца, какова судьба этого мальчика, но он не ответил. Разговор на эту тему был ему неприятен. Это все, что мне известно. Даже не знаю, жив ли Игорь.
– Представьте, жив, – кивнул Девяткин. – В четырнадцать лет он попал в колонию для малолетних преступников и вышел на волю в восемнадцать. Последний раз Игорь Грач освободился из мест лишения свободы около двух месяцев назад.
– Вот как? Забавно.
– Действительно, забавно. Кстати, он звонил вам из колонии и написал несколько писем. А письма заключенных подвергаются цензуре. С некоторых снимают копии. Копия последнего письма у меня есть. Игорь сообщал вам, что скоро возвращается. Мой вопрос: он в гости не заходил?
– Нет, не заходил.
– Может быть, вы знаете, где его можно найти?
– Не знаю. Еще вопросы?
– Жаль, что вы не хотите мне помочь.
– Послушайте, я не знаю, где сейчас Игорь. Это правда. Но он не тот человек, которого вы ищете. Не тот. Его посадили четыре года назад. Незадолго до суда у Игоря обнаружили рак легких. Он садился в тюрьму, думая, что по болезни его скоро освободят, но отсидел весь срок, от звонка до звонка. Правда, в письмах оттуда, из колонии, он на здоровье не жаловался.
– Я ничего не слышал о болезни, – смутился Девяткин.
Лена наклонилась над столом и накорябала на листке бумаги несколько слов.
– Вот адрес и телефон профессора, который консультировал Игоря четыре года назад. Поговорите с ним.
Девяткин попрощался, взял костыль и захромал к двери.
Дом Нурбекова стоял на пересечении двух тихих улиц, застроенных новыми коттеджами. Радченко прошел в незапертую калитку, потрепал по голове мальчугана лет десяти. Мальчик сидел на траве и дергал за веревочку, привязанную к лягушачьей лапке. Увидев гостя через окно, на крыльцо вышла женщина лет сорока с неподвижным спокойным лицом. Гладкие темные волосы покрывала серая, в тон платью, косынка. Видимо, бывшая жена директора, решил Радченко. И, представившись неким Соколовым Андреем Матвеевичем, протянул хозяйке визитную карточку, многоцветную, с золотым тиснением. По опыту Радченко знал, что люди больше верят бумагам, даже самым никудышным, вроде этой карточки, чем словам. Визитка случайно завалялась в кармане. Она принадлежала бизнесмену, которого Радченко недавно защищал в суде.
Женщина повертела в руках карточку, дважды внимательно прочитала имя и телефон. Радченко сказал, что Фазиль Нурбеков нужен по личному и очень спешному делу. Видимо, дорогой костюм московского гостя, его манера говорить деловито и вежливо произвели впечатление.
– Фазиль к дяде полетел, в Самару, – ответила женщина. – Если он вам так сильно нужен, может быть, успеете его в аэропорту перехватить.
– Скажите, вы не видели у Фазиля толстую тетрадь серо-голубого цвета? Кожаный переплет, толстая такая? В московской гостинице он по ошибке взял мой ежедневник вместо своего. Кстати, мы с ним подружились.
– Как же, видела тетрадь. Он ее читал вечером. И все посмеивался.
– Он эту тетрадку дома оставил?
– С собой взял, – покачала головой женщина. – Это я точно помню. В чемодан положил выходной костюм, рубашки, разные вещи, которые я перегладила. А кожаную тетрадь в портфель сунул, сказал, в самолете почитает.
– Что ж, спасибо, – подавив вздох разочарования, произнес Радченко. – Вы меня очень выручили. Только одна просьба: не говорите мужу, когда он позвонит, что я заходил. Я, может быть, еще раз заеду, когда он вернется. Будет сюрприз.
Раздосадованный неудачей, Дима вернулся к такси и сказал водителю, чтобы гнал в аэропорт. По дороге сделал несколько звонков и узнал, что самолет на Самару задерживается с вылетом на час. До- бравшись до места, он выскочил из машины, ракетой влетел в зал и долго смотрел на табло, где было написано, что самолет вылетел десять минут назад.
Он расспросил девушку из справочной службы и убедился, что сообщение о задержке рейса оказалось ошибочным. Пассажир Фазиль Нурбеков прошел регистрацию при посадке на самолет. Следующий рейс до Самары ожидался завтра в девять тридцать утра.
Возвращаясь в город на том же такси, Радченко попросил водителя остановиться возле почты, вошел в отдельную кабинку, плотно прикрыл за собой дверь и набрал номер своего шефа. Трубку сняли только после десятого звонка. Дима поздоровался и пересказал события последних суток. Наступило долгое молчание.
– Вы меня слышите? – не утерпев, переспросил он.
– Я немолодой человек, но до сих пор слышу хорошо, – ответил наконец Юрий Семенович Полозов. – И вижу неплохо. А сказать мне нечего. Я просто не знаю, что говорить в таких случаях. Попробуй вернуть Дорис в Москву. Здесь ее будет ждать билет до Нью-Йорка. Это лучший способ спасти ей жизнь.
– Я уже пробовал уговаривать и так и эдак, – сказал Радченко. – Бесполезно. У нее развивается комплекс вины, она хочет найти эту чертову тетрадь и вернуть ее Грачу. Если убийство женщины в поезде как-то связано с Дорис, надо предпринять меры безопасности. Мы с Поповичем больше не будем пользоваться мобильными телефонами и Дорис попросим никому не звонить. Я свяжусь с вами через обычный междугородний телефон, который есть на почтах, вокзалах и в аэропортах. Но только в случае крайней необходимости.
