ногу между ржавых прутьев, но так и не дотянулся до оружия. Чья-то рука схватила его за шкирку и дернула вверх с такой силой, что Казакевич едва не вылетел из своего плаща. Он успел разглядеть, что лицо нападавшего закрывала черная маска с прорезями для глаз.
– Что, что, что? А-а-а, отпусти! Что такое?
В следующую секунду Казакевича ударили по лицу справа и слева, и он упал бы в мокрую траву, но зацепился руками за могильную ограду и устоял. Чьи-то руки распахнули его плащ, вывернули карманы брюк, вытащили документы из внутреннего кармана пиджака. Последовали новые сокрушительные удары в лицо и в грудь.
Казакевич разжал пальцы, шлепнулся задом на землю, выплюнул сломанный зуб. Его ухватили за руки, поволокли неизвестно куда. Вскоре Казакевич испытал какое-то странное чувство свободного полета. Через мгновение он рухнул спиной в глубокую лужу, но тут же проворно вскочил на ноги. Не видя ничего впереди, выставил вперед ладони, нащупав вокруг себя мокрые земляные стены.
Господи, да он же в могиле! В свежей, только что вырытой могиле!
– Что ты сделал с Ириной Павловной? – Голос, кажется, доносился с неба и принадлежал самому Богу.
– Я не знаю. Я, я…
– Отвечай, иначе не вылезешь отсюда.
– Она похоронена на опытной сельскохозяйственной станции. – Казакевич назвал адрес. – Я не имею к ее смерти никакого отношения. Это был несчастный случай. Несчастный… Киньте мне веревку. Я не хочу… Не хочу так…
В эту минуту кто-то наверху включил фонарик. Световой круг упал на Казакевича, барахтающегося в жидкой глине. Затем фонарик высветил лицо человека, сбросившего темную маску. Над могилой стоял Тимонин. От неожиданности Казакевич упал. Фонарь погас.
– Пожалуйста… Пожалуйста… Я не хотел…
Обжигающий животный страх поднял Казакевича на ноги. По щиколотки провалившись в грязь, он подпрыгнул, глубоко впился пальцами в рыхлые стенки могилы. Комья глины посыпались вниз. Прямо над головой Казакевича ослепительно-белая молния разрезала надвое узкий прямоугольник черного неба, и он отчетливо увидел Девяткина с пистолетом в руке. Майор стоял на краю могилы, опустив вниз ствол пистолета. Прокатились раскаты грома, будто со склона горы сорвался каменный поток.
– Дай, я его!.. – крикнул Тимонин.
Казакевич ослеп от страха. Он поднял кверху лицо, мокрое то ли от дождя, то ли от слез, то ли от крови. Снова подскочил на месте, безотчетно пытаясь достать пальцами верхний край могилы, но поскользнулся и упал, запутавшись в плаще. Три коротких выстрела хлопнули где-то наверху. Казакевичу обожгло грудь и живот. Он перевернулся на бок, застонал. Наверху уже чавкали лопаты, вниз летели комья мокрой глины.
Казакевич хотел крикнуть своим убийцам, что он еще жив, что закапывать его рано… нельзя закапывать… Он открыл рот, глотнул сырой воздух, но не смог вымолвить ни звука. Тяжелая земля накрывала его слой за слоем.
Эпилог
В первых числах августа Тимонин вышел на службу. По деловым партнерам и знакомым мгновенно разнесся слух, что Леонид Степанович появился на рабочем месте. Под мелочными надуманными предлогами в кабинет генерального директора стали просачиваться подчиненные. Затем в коридорах и курилках обменивались мнениями. Сходились на том, что Тимонин после отпуска совсем не загорел и заметно похудел. Однако выглядит неплохо, а худоба и спортивная подтянутость всегда красили Леонида Степановича.
К полудню телефон Тимонина раскалился от звонков, а язык распух от бесконечных разговоров. Любопытным он отвечал, что был в отпуске, но не за границей, – нашел прекрасное тихое местечко на берегу Онежского озера. Рубленая изба, маленькая пристань, две лодки и никаких городских удобств, спаси от них господи. И там, в полном уединении, Тимонин якобы ловил спиннингом щуку, читал книги, плавал на байдарке. Чтобы полностью оторваться от суетной столичной жизни, не включал телевизора, а по радио слушал только прогнозы погоды. Короче, благодать. Каждый разговор Тимонин заканчивал словами: «Если бы не комары, прожил бы там еще месяц».
Ближе к обеду раздался тот звонок, которого Тимонин ждал с самого утра. Звонила жена Казакевича Серафима Алексеевна. Из вежливости она поинтересовалась, где пропадал Тимонин, и услышала все ту же гладкую, почти романтическую историю о рыбалке, избе, лодке и крупной щуке, мясо которой пахнет донной травой.
– Если бы не комары, – закончил повествование Тимонин, – я бы в Москву совсем не вернулся.
Серафима Алексеевна всхлипнула, рассказ о рыбалке ее быстро утомил.
– Пятый день пошел, как исчез мой муж, – сказала она. – Не появляется ни дома, ни на работе. А сегодня я получила от него телеграмму. С Кипра.
– Да, как раз об этом я и хотел с вами поговорить. У нас, знаете ли, одни и те же проблемы. Моя жена исчезла неделю назад и тоже нигде не появляется. Впрочем, это не телефонный разговор. Разрешите, я со своим юристом подъеду к вам, скажем, в шесть вечера.
– Лучше в половине седьмого. Я как раз успею вернуться с работы.
– Ах, совсем забыл, вы же ходите на службу. Тогда в семь.
В назначенный час Тимонин в сопровождении Девяткина, которому нынешним вечером предстояло исполнить роль юриста, вошел в квартиру Серафимы Алексеевны Казакевич.
В прихожей их встретил Петя, брат хозяйки. Он провел гостей комнату и усадил в кресла. Серафима Алексеевна успела вернуться с работы, всплакнуть и, смыв слезы, припудрила носик. Придвинув стул к журнальному столику, она выложила перед Тимониным сложенную вдвое международную телеграмму.
– Вот, почитайте, что прислал.
Тимонин развернул листок, пробежал глазами текст: «Серафима, я ухожу от тебя. Навсегда уезжаю из России, потому что встретил истинную любовь. Я не рассчитываю на твое понимание, но чувство к этой женщине сильнее моей натуры. Сергей».
– Ну, что скажете? – Серафима Алексеевна развернула носовой платок. – Как это называется?
Тимонин выглядел печальным, хмурым. Не спеша с ответом, он опустил глаза, сделал долгую паузу и, наконец, сказал:
– Дело в том, что истинная любовь Казакевича – это моя жена. Пока я отдыхал и набирался сил для работы, он увел Ирину. Да-да, не удивляйтесь… Я и раньше подозревал, что между ними была связь, но никак не думал, что все зайдет так далеко.
– Боже! – всплеснула руками Серафима Алексеевна. – Боже…
– Такова жизнь, – покачал головой Тимонин. – Креплюсь. Чего и вам желаю. Как раз в тот день, когда я вернулся из отпуска, ваш муж набрался смелости, сам рассказал мне все и предложил некую сделку. Условия таковы. Я передаю ему в доверительное управление все активы нашей фирмы, недвижимость, оборотные средства. Кроме того, он получает право визирующей подписи на банковских документах. Казакевич вместе с нашими юристами заблаговременно оформил все бумаги. – Он повернулся к Девяткину: – Юрий Иванович, покажите документы.
Бессловесный Девяткин раскрыл портфель, положил перед Серафимой Алексеевной тонкую стопку документов, но женщина даже не прикоснулась к бумагам. Зато Петя встал с дивана, вчитался в текст.
– Так вот, ваш муж предложил мне эту сделку, – продолжил Тимонин. – Он получает в руки компанию и делает, так сказать, жест доброй воли – отступается от моей жены. Я, признаться, был в растерянности, даже готов был согласиться на это дикое предложение. Но потом заподозрил обман. Казакевич получит все, но я не верну жену. Короче, я сказал «нет». На следующий день моя супруга улетела за границу. За ней
