меня используют и даже не скрывают этого.
С другой — мне нравилось сидеть в центре стола, как в центре мира. Рядом с Дунканом Бродки, который поднял брови, словно ожидая продолжения.
Я убрала волосы с лица и повернулась к Эмбер.
— Мы с мамой ездили в Лос-Анджелес в декабре, — произнесла я.
— Видела фотографии дома Макси в «Инстайл», — Эмбер усмехнулась. В ее скобках застрял кусочек оливки. — У нее правда восемьсот пар туфель?
Я кивнула и постаралась говорить беззаботным тоном, как остальные девочки.
— Не меньше. Но основная часть хранится в кладовке.
Тара Карнахан наклонилась ко мне. Ее глаза сияли.
— Она действительно встречается с Брэдом Питтом? — поинтересовалась Тара. — А с каскадером?
Кэйденс Таллафьеро вскочила из-за стола и протиснулась на место рядом с Тарой.
— Я слышала, у нее на руке татуировка с именем.
— На заднице, — хихикнула Эмбер мне в ухо.
— У нее и правда есть татуировка, наполовину сведенная лазером. На лодыжке. Там было написано «Скотт», но она переделала в сердечко с крыльями.
Я расслабилась. Так намного лучше. И все же меня чуть подташнивало, пока Тара, Саша и Эмбер выпытывали новые подробности.
Когда прозвенел звонок, я поняла, что не успею вернуться к Тодду и Тамсин, как обещала. Я перекинула ногу через скамейку и улыбнулась. Вот бы и мне сверкающие скобки!
— Мне пора! — бросила я и поспешила через столовую. Может, успею посидеть с друзьями, прежде чем дадут второй звонок.
5
Стояла слякотная и пасмурная февральская погода. В два часа дня приемная доктора Стэнли Невиля была полна беременных женщин. Женщин с животами, выпирающими из-под свободных топов или туго обтянутыми лайкрой, женщин в заботливых объятиях мужей и одиноких женщин, барабанящих по кнопкам смартфонов. Я посматривала на них украдкой. Стоило мне чуть задержать взгляд, и я начинала неприлично таращиться.
— Как по-твоему, это подсадные утки? — прошептала я Питеру, когда мы уселись под копией портрета матери и ребенка кисти Мэри Кассат[28].
Если бы я была репродуктивным эндокринологом и стремилась подогреть интерес и опустошить карманы оптимисток не первой молодости, я бы набила приемную беременными женщинами. Или наняла бы актрис, которые обнимали специальные подушки, сидели в креслах, время от времени потирали поясницы и убедительно стонали.
Я отвела глаза от пузатого собрания и погрузилась в анкеты у себя на коленях. Возраст. Адрес. Рост. Вес. Гм. Предыдущие беременности. «Одна», — вывела я. Предыдущие хирургические вмешательства. Я написала: «Кесарево сечение и удаление матки» и поставила дату — день рождения Джой.
— Миссис Крушелевански?
Я встала и прошла в смотровую, где разделась ниже пояса, завернулась в три хлопковых покрывала (одно спереди, одно сзади и одно на оба покрывала, так точно ничего не будет просвечивать), забралась в кресло и поставила ноги на опоры. Я лежала, закрыв глаза, и делала дыхательные упражнения. Я вдохнула и представила Джой: глаза отведены, голова опущена, руки в карманах, плечи сгорблены, словно в ожидании удара. Спешит через школьный двор. Я выдохнула и вообразила, что тянусь к ней, касаюсь ладонью мягкой шерсти свитера. «Детка, что случилось? Поделись с мамой. Я тебе помогу, все исправлю». Я вдохнула, и образ растворился. Выдохнула. Надо позвонить детскому психологу, который в прошлом месяце рассказывал в синагоге о непосильных детских нагрузках и о тяжести взросления. Снова вдох. Хоть бы она поговорила со мной. Выдох. Куда я засунула свой экземпляр «Возрождая Офелию»?[29] Вдох. Вдруг в нем найдется иное объяснение, нежели «подростковые терзания»? Может, Джой влюбилась в мальчика, а он ее отверг? Выдох. Тогда я помочь не смогу. Схожу куда-нибудь с Джой: например, на шоколадный буфет в «Риц-Карлтон». Объясню, что разбитое сердце — часть взросления. Поделюсь наименее сенсационными подробностями из собственной жизни. А потом напомню о Питере и скажу, что все к лучшему, что каждое разочарование для чего-то нужно и в конце концов все образуется.
Раздался стук, и дверь тут же распахнулась.
— Привет!
Доктор Невиль оказался темнокожим мужчиной лет шестидесяти, с коротко стриженными волосами стального цвета. Питер подкатил стул и устроился рядом со мной, а доктор Невиль встал у стойки спиной к нам, выдавливая гель из бутылочки на… о господи.
— Это… вы хотите… — Я неуверенно показала на датчик в руках доктора. Нечто подобное Сэм подарила мне в день девичника. — Может, сначала хоть ужином угостите?
Питер и доктор Невиль дружно захохотали. Я закрыла глаза и попыталась расслабиться. Медсестра приглушила свет и наклонила монитор так, чтобы мне было видно. Я втянула воздух, когда датчик скользнул в меня.
— Ага… отлично! Вот мы и на месте.
Я повернула голову к экрану. Сначала была бурлящая серая масса, потом на ее фоне я заметила крошечные кружочки — точно сверкающие монетки или маленькие луны.
— Это ваши яйцеклетки, — гордо произнес доктор Невиль, словно их наличие — моя заслуга.
Он удовлетворенно кивнул, вытащил датчик и передал его медсестре. Питер сжал мое плечо, а доктор Невиль торжественно протянул ему руку и добавил:
— Поздравляю, ребята. Первый шаг сделан!
Я оделась и присоединилась к Питеру. Кабинет врача был отделан деревом. На каждой вещи, от визитницы до коврика для мыши, красовались названия различных фармацевтических компаний, стены были увешаны фотографиями младенцев. Доктор Невиль изложил подробности процесса. Я должна принимать с полдюжины лекарств, стимулируя таким образом созревание яйцеклеток и готовя оптимальные условия для «сбора урожая».
— Ничего сложного, — заверил меня доктор Невиль. — Придете в больницу и примете снотворное. Даже анестезия не потребуется.
— А это безопасно? Хирургическое вмешательство? Гормоны?
Мужчины, доктора медицинских наук, снова дружно рассмеялись.
— Методика относительно новая, но считается безопасной. Долгосрочные исследования показали…
Я отключилась от научной болтовни и стала разглядывать стены. Счастливые семьи. Мамы и папы, братья и сестры, бабушки и дедушки. И повсюду — только появившиеся на свет младенцы в голубых и розовых чепчиках. Гладкие и безмятежные, как маленький Будда, или вопящие, с закрытыми глазами и широко разинутыми ртами.
6
После тренировки по плаванию я надела слуховой аппарат и будто снова вынырнула из-под воды. В той части школьного бассейна, где глубоко — как летом на побережье Авалона: звуки тихие и приглушенные. Различать их еще сложнее, чем обычно. Чувствуешь лишь давление воды на кости черепа. Прорывая поверхность воды, я испытываю одновременно облегчение и разочарование. Словно покидаю
