молитвы. Что могла она сказать? Ум ее был в этот момент нагромождением картин, которые развернул в своей беседе преподобный мистер Берч. Ей, разумеется, был знаком общепринятый в подобных случаях язык. Какому ребенку Новой Англии, привычному к вечерним молитвенным собраниям по средам, он не знаком? Но ее внутренние молитвы были совсем иными. И все же она начала, медленно и с трепетом:
— Отче наш, сущий на Небесах… Ты Бог в Сирии так же, как и в штате Мэн… Там сегодня голубые небеса, и золотые звезды, и палящее солнце… большие деревья покачиваются в теплом воздухе, в то время как здесь снег лежит под ногами толстым слоем… но никакое расстояние — не препятствие для Бога… и потому Он с нами здесь, как Он с ними там… и наши молитвы поднимаются к Нему, «как стаи голубей, что дом завидели родной»… Мы не можем все стать миссионерами и учить людей быть хорошими… некоторые из нас сами еще не научились быть хорошими… но да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе… и все должны стараться, и все должны помогать… и тот, кто старый и усталый, и тот, кто молодой и сильный… Маленьким детям, о которых мы слышали, тем, что рождены под небом Сирии, поручена необычная и интересная работа во имя Твое. Некоторые из нас тоже хотели бы путешествовать в далеких землях, совершать чудеса храбрости ради язычников и осторожно удалять их идолов из дерева и камня. Но, возможно, мы должны оставаться дома и делать то, что поручено нам… иногда даже то, что нам не нравится… но что должно быть тем утренним жертвоприношением, с которым возносятся ароматы и о котором мы сегодня пели в псалме. Таким путем Бог учит нас кротости и терпению, и мысль о том, что Он желает этого, должна избавить нас от наших страхов и помочь нам нести бремя грядущих лет. Аминь.
Бедный невежественный, эксцентричный ребенок! Ее обращение к Богу было простым набором строк из разных гимнов и молитв, а также образов, которые использовал священник в своей проповеди, но она нашла свой способ употребить их и связать по-новому, так что создавалось любопытное впечатление, что это ее собственные мысли. Слова некоторых людей могут быть записаны со знаком минус — знаком того, что личность говорящего скорее вычитает что-либо из их значения, чем прибавляет к нему; но слова Ребекки всегда несли на себе знак плюс.
Сказав «Аминь», она села, или предположила, что села, на то, что, как она думала, было скамьей, — и это было благом. Через минуту или две, когда комната перестала кружиться перед ее глазами, она подошла к миссис Берч. Та нежно поцеловала ее и сказала:
— Дорогая моя, как я рада, что мы остановимся у вас! Если мы приедем в половине шестого, это не будет поздно? Сейчас три, а нам нужно съездить на станцию за нашим чемоданом и детьми. Мы оставили их там, так как не были уверены, вернемся ли мы или остановимся здесь.
Ребекка ответила, что в половине шестого они садятся ужинать, а затем приняла приглашение миссис Кобб доехать до дома вместе с ней. Лицо девочки пылало, а губы дрожали; это о многом говорило тете Саре, и потому поездка проходила почти в полном молчании. Впрочем, холодный ветер и успокаивающее присутствие тети Сары помогли Ребекке прийти в себя, и в кирпичный дом она вбежала весело. Слишком переполненная новостями, она не стала задерживаться в передней и снимать боты, но предусмотрительно внесла в гостиную плетеный коврик, чтобы, стоя на нем, рассказать все с самого начала и по порядку.
— Твои домашние туфли у огня; я положила их туда, чтобы они согрелись к твоему приходу, — сказала тетя Джейн. — Переобуйся, пока будешь рассказывать.
Глава 19 Преемница дьякона Сойера
— Народу на собрании было очень мало, тетя Миранда, — начала Ребекка, — а миссионер и его жена — замечательные люди, и они едут сюда и проведут у вас сегодняшний вечер и завтрашний день. Я надеюсь, вы не будете возражать.
— Едут сюда! — воскликнула Миранда, роняя вязанье на колени и снимая очки, что она всегда делала в моменты особого волнения. — Они, что же — сами себя пригласили?
— Нет, — ответила Ребекка. — Я их пригласила. Мне пришлось сделать это за вас. Но я была уверена, что вы захотите принять таких интересных гостей. Все произошло так…
— Подожди, скажи сначала, когда они будут здесь. С минуты на минуту?
— Нет, через два часа… Примерно в половине шестого.
— Тогда ты можешь объяснить — если тебе это удастся, — кто дал тебе право приглашать сюда ночевать целую компанию чужих людей, когда ты прекрасно знаешь, что никакие гости не останавливались у нас уже двадцать лет и мы не намерены принимать никого и в следующие двадцать или, во всяком случае, пока я хозяйка в этом доме.
— Не вини ее раньше времени, Миранда, — сказала Джейн, — сначала выслушай ее. Я с самого начала думала, что, если бы мы пошли на собрание, вполне могло случиться что-нибудь подобное, ведь мистер Берч был знаком с нашим отцом.
— Людей на собрание пришло мало, — начала Ребекка. — Я передала все, что вы велели, и все были огорчены, что вы не можете прийти, так как председателя общества тоже не было, и в его кресло села миссис Мэтьюс. И это было очень печально, потому что сиденье было гораздо меньше, чем ей нужно, — мне вспомнилась строка из гимна, который мы пели: «Широко, как языческие племена раскинулись», — и на ней была большая меховая шляпа, из тех, что всегда сбиваются набок. А мистер Берч очень красиво говорил о сирийских небесах, и пение прошло хорошо, и, похоже, в ящике для пожертвований, когда его передали на нашу сторону, было около сорока центов. Но этого не хватит даже на то, чтобы спасти душу языческого младенца, правда? А потом мистер Берч сказал, что, если какая-нибудь из сестер предложит свое гостеприимство, он и его жена останутся в Риверборо на ночь и завтра проведут неофициальное собрание, на котором миссис Берч будет в сирийском костюме и они покажут красивые чужеземные вещи. И он ждал и ждал, но никто не сказал ни слова. Мне было так стыдно, и я не знала, что делать. А он снова повторил все, что сказал, и объяснил, почему хочет остаться: понимаете, он считал это своим долгом. И вот тогда-то миссис Робинсон и шепнула мне, что раньше миссионеры всегда останавливались в кирпичном доме и что, когда был жив дедушка, он не допускал, чтобы они ночевали в другом месте. А о том, что вы давно перестали приглашать их, я не знала, ведь за то время, пока я живу в Риверборо, здесь не было ни одного приезжего миссионера, кроме тех, что читают проповеди в воскресенье утром и потом сразу уезжают. Поэтому-то я и решила, что мне следует пригласить мистера и миссис Берч, так как вы не можете сделать это лично и велели мне представлять семью.
— И как ты это сделала — подошла и представилась, когда все уходили с собрания?
— Нет, я встала прямо посреди собрания. Мне пришлось это сделать, потому что мистер Берч был бы обижен, если бы никто не откликнулся. Поэтому я сказала: «Мои тети, мисс Миранда и мисс Джейн Сойер, будут рады принять вас в своем кирпичном доме, где всегда останавливались миссионеры, когда был жив мой дедушка. Они поручили мне передать вам привет и засвидетельствовать их почтение». Потом я села, а мистер Берч стал молиться за дедушку, и назвал его святым, и возблагодарил нашего Небесного Отца за то, что дух дедушки жив в его потомках (то есть в вас), и за то, что милый старый дом, где столько братьев получили помощь и поддержку и откуда вышли на борьбу, укрепившись духом, по-прежнему гостеприимно открыт для странника и незнакомца.
Иногда при благоприятном расположении небесных тел Вселенная кажется совершенной. Слово или деяние идет прямо от сердца; не предваренное никакой мыслью, оно кажется внушенным свыше.
Много лет некие врата в душе Миранды Сойер были наглухо закрыты. Не сразу закрылись они, но постепенно, и потому она не вполне отдавала себе в этом отчет. Даже если бы Ребекка в течение многих дней, и притом с исключительным коварством, плела интриги, чтобы войти в ту запретную страну, ей это не удалось бы, но теперь неведомые им обеим ворота повернулись на своих тугих заржавевших петлях, а благоприятный ветер удобного случая постепенно открывал их все шире и шире. Все обстоятельства сложились на удивление благоприятно. В душе Миранды пробудились воспоминания о прошедших днях, о повседневной жизни набожного и боготворимого отца; имени Сойеров были публично возданы почести и расточались похвалы; Ребекка повела себя как внучка дьякона Сойера и убедительно доказала, что она не «целиком Рэндл», как это предполагалось прежде. Пожалуй, Миранда была умиротворена и довольна таким оборотом событий, хотя и не собиралась показывать это или давать кому-либо основания в будущем
