собственных удовольствий и удобств. И позволь мне сказать тебе еще кое-что, Ребекка. Твоя тетя Миранда завещала тебе все это — кирпичный дом, постройки, мебель, всю землю, которая ей принадлежала.
Ребекка сбросила шляпу и прижала руку к сердцу, как она делала всегда в минуты крайнего волнения. После недолгого молчания она сказала:
— Позвольте мне войти одной. Я хочу поговорить с ней, я хочу поблагодарить ее. У меня такое чувство, словно я могу сказать так, чтобы она услышала и поняла!
Джейн вернулась в кухню к тем неумолимым заботам, которые и смерть не имеет власти даже на день вычеркнуть из существования. Она может шествовать, оставляя за собой скорбь и отчаяние в одном жилище за другим, но стол должен быть накрыт, посуда вымыта, кровати застелены — кем-нибудь.
Десять минут спустя Ребекка покинула комнату, где теперь торжествовала смерть, и, бледная, усталая, но с умиротворением и возвышенным чувством в душе, села на тихом пороге, скрытом от маленького мира Риверборо раскинувшими свои ветви вязами. Глубокое счастье и покой овладели ею, когда она смотрела на осенний пейзаж, слушала стук телеги на мосту и зов реки, медленно катящей свои воды к морю. Она подняла руку и коснулась сначала блестящего дверного молотка, а затем красных кирпичей, таких ярких в лучах октябрьского солнца.
Это был ее дом: ее крыша, ее сад, ее зеленые поляны, ее милые деревья. Это был приют для маленькой семьи с Солнечного Ручья. Ее мать снова окажется в обществе сестры и друзей юности, у детей будут учителя и товарищи для игр.
А она? Ее собственное будущее было все еще плотно окутано и скрыто от глаз прекрасной дымкой. Она прижалась головой к нагретой солнцем двери и, закрыв глаза, шепнула, словно ребенок, читающий молитву:
— Боже, благослови тетю Миранду! Благослови кирпичный дом, что был! Благослови кирпичный дом, что будет!
Новые рассказы о Ребекке
Рассказ первый
Джек-тыковка
В солнечное июльское утро старый сад мисс Миранды Сойер был самым приятным местом в Риверборо.
Яркие стены кирпичного дома рдели и мерцали, выглядывая в просветы между тенистыми ветвями вязов и кленов. Буйно разросшийся хмель взбирался вверх по громоотводам и водосточным трубам, свешивая отовсюду в чарующем изобилии свои изящные веточки. Вьющиеся растения превратили в чудо красоты и старый амбар, и сарайчик с инструментами, а цветочные клумбы были самыми красивыми и душистыми во всей округе. Часть сада, отведенную под цветник, окаймлял ровный ряд георгинов — алых, золотых, пестрых. В самом центре располагалась круглая клумба, где поднятые личики множества трехцветных фиалок улыбались солнцу, выглядывая из-под своих листиков, а по углам над треугольными клумбами пахучих флоксов неустанно порхали бабочки. На свободных местах между клумбами буйно разрослись портулак и настурции, а на более правильной формы, обложенных ракушками участках росли спирея, левкои, резеда, бархатцы и гвоздики.
Позади скотного двора повсюду, захватывая и край сенокоса, белел донник, чьи перистые головки клонились, атакуемые жужжащими пчелами, а рядом склоны, поросшие душистой мятой и тимьяном, впитывали солнечный свет и затем вновь посылали его в теплый и восхитительно ароматный летний воздух.
Штокрозы, густо усеянные нарядными атласными цветками ярко-розового, бледно-лилового или малинового цвета, были гордостью мисс Миранды, и внушительный ряд их протянулся вдоль всех четырех окон кухни.
«Они немного напоминают шпили домов, — думала двенадцатилетняя Ребекка Рэндл, пропалывавшая клумбы, — а их плоские круглые цветки похожи на розетки из атласной ленты. Но ведь колокольни не украшают розетками, так что, если бы пришлось писать о них в сочинении, надо было бы отказаться от одного из сравнений. Думаю, я отказалась бы от шпилей.
Жаль, что штокрозы на самом деле не малютки, а такие большие — закрывают все окна, до самого верха. Но я не могу сказать: „Большие штокрозы“… Пожалуй, я могла бы оставить стишок как есть, а назвать его „Строки, обращенные к штокрозам в мае“, ведь в мае они еще маленькие… Нет, я забыла, что в мае они еще не цветут, а это так красиво: „В розетках атласных с алмазами рос“. Хорошо бы, тут сейчас была учительница, ей бы это понравилось. И еще она послушала бы, как я декламирую отрывок из Байрона, который нашла в книжке у тети Джейн: „Реви, могучий синий океан, реви“. Эти „реви“ выходят из стиха с рокотом, словно волны, набегающие на берег. Я могла бы написать очень хорошее сочинение сейчас, когда все цветет, когда так тепло, солнечно и весело в саду. Мисс Дирборн велела мне каждый день записывать что-нибудь в мою Книгу Мыслей, и я начну сегодня же вечером, перед тем как пойти спать».
Ребекка Ровена Рэндл, маленькая племянница хозяек кирпичного дома, взятая ими в Риверборо с целью обеспечить ей питание, жилье, возможности для получения образования, а попутно и такое суровое воспитание, которое могло бы в конечном счете создать моральное совершенство, — Ребекка Рэндл увлекалась поэзией — рифмой и ритмом стихов. С раннего детства слова были для нее тем же, чем куклы и игрушки для других детей, и теперь, в свои двенадцать лет, она развлекала себя фразами, оборотами и фигурами речи, подобно тому как ее ровесники коротали время, складывая картинки из кусочков разрезных картонных головоломок. Если героиня какого-нибудь рассказа «окидывала беглым взглядом» свои «апартаменты», то, прочитав его, Ребекка вскоре уже просила тетю Джейн «окинуть беглым взглядом» только что выполненный подрубочный или обтачной шов. А если злодей «оказывал пособничество» в совершении преступления, то спустя некоторое время и она просила тетку не отказать ей в удовольствии «оказать пособничество», когда нужно было вымыть посуду или застелить постели. Иногда она употребляла эти позаимствованные из книг фразы неосознанно, иногда же вводила их в свою речь с глубоким чувством удовлетворения, восхищенная их благозвучием или меткостью. Красивое слово или фраза действовали на ее воображение так же, как душистый букет, мелодичная музыка или яркий закат.
— Как там у тебя дела, Ребекка? — окликнул ее властный голос из окна кухни.
— Неплохо, тетя Миранда. Только хорошо бы, цветы росли так же густо, как подорожник и сурепка. Почему сорняки растут так густо, а цветы так редко? Я как раз остановилась на минутку, чтобы подумать об этом, когда вы выглянули.
— Судя по виду клумбы, ты думаешь гораздо больше, чем пропалываешь. Сколько раз ты заглядывала в то птичье гнездо? Почему ты сначала не поработаешь хорошенько, чтобы потом уже только развлекаться, как делают все другие люди?
— Не знаю, — ответила девочка, смущенная этим вопросом, а еще больше очевидной логикой, лежащей в его основе. — Не знаю, тетя Миранда, но, когда я работаю в саду в такое чудесное субботнее
