— Прежде всего он принадлежит своему отцу, — запинаясь, выговорила миссис Кобб. — Давай не будем забывать об этом. И мы должны быть рады и благодарны, ведь Джон Уинслоу образумился и вспомнил, что произвел на свет этого ребенка и должен позаботиться о нем. Что для нас потеря, для него находка, и, возможно, это сделает его человеком. Заходи, и мы приберем в доме, пока дядя Джерри еще не вернулся.
Ребекка упала жалким, безжизненным комочком на пол спальни миссис Кобб, надрывно рыдая.
— Ах, тетя Сара, где мы найдем другого Джека-тыковку и что я скажу Эмме-Джейн? Что, если отец не любит его, и что, если он будет забывать процеживать молоко или допустит, чтобы ребенок не ложился поспать днем? Вот что хуже всего с детьми, которые не свои, — рано или поздно приходится с ними расстаться!
— Иногда приходится расстаться и со своими собственными, — печально заметила миссис Кобб. И хотя на лице ее были горестные морщинки, она не возмущалась и не роптала, когда сложила детскую кроватку, чтобы во второй раз сослать ее на чердак. — Теперь мне еще больше будет не хватать моей Сары-Эллен. Но все же, Ребекка, мы не должны жаловаться. Господь Дал, Господь взял, да будет благословенно имя Его.
Рассказ второй «Дочери Сиона»
Эбайджа Флэг ехал в Уэйрхем по поручению старого судьи Вина, на которого работал не первый год, помогая по хозяйству в доме и на ферме.
Мимо дома Эммы-Джейн Перкинс он проехал, как всегда, медленно. Она была маленькой тринадцатилетней девочкой, а он мальчиком лет пятнадцати-шестнадцати, но почему-то, без какой-либо особой причины, ему нравилось смотреть, как блестят на солнце ее толстые каштановые косы. Он восхищался ее светло-голубыми глазами и приветливым, дружелюбным выражением лица. Эбайджа был совсем один на свете и часто думал, что, будь у него возможность выбирать, он предпочел бы такую сестру, как Эмма-Джейн Перкинс, всему, что может даровать Провидение. Впрочем, когда спустя несколько лет она сама предложила ему такого рода отношения, он с пренебрежением отверг это предложение, успев за прошедшее время изменить свои намерения по отношению к ней, — но та история относится к другому времени и месту.
Эммы-Джейн не было видно ни в саду, ни на лугу, ни у окна, и Эбайджа перевел взгляд на большой кирпичный дом, стоявший на другой стороне тихой сельской улочки. Тот выглядел так, точно его закрыли по случаю чьих-то похорон. Ни мисс Миранда, ни мисс Джейн не сидели с привычным вязаньем каждая у своего окна; нигде не было видно и смуглого лица Ребекки, хотя обычно эту неуловимую маленькую особу можно было видеть, слышать или чувствовать, где бы она ни находилась.
«Ну, должно быть, весь поселок захворал и слег в постель», — размышлял Эбайджа, приближаясь к желтому домику Робинсонов, где все ставни были закрыты и ни признака жизни не было заметно на крыльце или под навесом сарая. «Нет, не весь», — снова подумал он, когда его лошадь медленно спустилась с холма: со стороны скотного двора Робинсонов лились пламенные сентенции, положенные на музыку «Антиоха». Слова мог без труда разобрать любой паренек, воспитанный в традиционной строгой вере:

Даже самый религиозный юноша лучше знает первые строки гимнов, чем последующие, но Эбайджа натянул вожжи и ждал, пока ему не удалось разобрать еще один знакомый стих, начинавшийся так:
«Это Ребекка ведет мелодию, и я, кажется, различаю альт Эммы-Джейн».


«Ну и ну! Как у них ловко выходит „вверх-вниз“ в этом отрывке, который они разучили на уроках пения! Интересно, что это им вздумалось распевать гимны на сеновале? Опять какая-нибудь затея Ребекки, ручаюсь! Трогай, Алек!»
Алек продолжал спокойной ровной рысцой подниматься на холмы уже на другом, эджвудском, берегу реки, пока наконец не приблизился к зеленому общинному лугу, где на холме Тори-Хилл стоял молитвенный дом; его белые стены и зеленые ставни, освещенные послеполуденным солнцем, были хорошо видны издали и радовали глаз. Обе двери были открыты, и, когда Эбайджа повернул на уэйрхемскую дорогу, церковный мелодион заиграл начальные такты миссионерского гимна, и тут же десятка два голосов запели — с хоров на пыльную дорогу понеслась старая добрая песнь:
«Ого! — воскликнул про себя Эбайджа. — Да и здесь тем же заняты! Теперь все ясно. В церкви миссионерское собрание, а девочек на него не пустили, так что они решили устроить свое собственное, и ручаюсь, что из этих двух собраний то, которое на сеновале, веселее».
Проницательный янки Эбайджа Флэг был недалек от истины, хоть и не располагал всеми фактами.
Те, кто уже слышал о жизни Ребекки в Риверборо, припомнят, что достопочтенный мистер Берч и его супруга, миссионеры, возвратившиеся с Ближнего Востока вместе с двумя из своих детей, «рожденных под небом Сирии», как родители сообщали всем интересующимся, день или два гостили в кирпичном доме и провели неформальные встречи с прихожанами, демонстрируя им сирийские национальные костюмы. Эти гости, явившись в маленький поселок штата Мэн прямо из дальних стран, принесли с собой несказанное очарование чего-то необычного, заворожив всех детей, и особенно Ребекку, чье воображение всегда легко воспламенялось. Романтика воспоминаний об этом визите вечно жила в ее сердце, и среди множества