— Да так, ни о чем, — после краткой паузы отозвался Хью и попытался улыбнуться. — Шучу.
Солнце вдоволь поиздевалось над Филиппом, пока он стоял на раскаленном асфальте, передавая чемоданы потному водителю такси. Такого знойного июля Англия не видала вот уже двадцать лет. Средиземноморская жара, тянущаяся день за днем, застала страну врасплох. «И зачем ехать куда-то за границу?» — вопрошали друг у друга на улицах прохожие. Зачем вообще куда-то ехать?
И вот, однако же, они собрались лететь на какую-то неизвестную виллу в Испании.
— Еще сумки есть? — спросил водитель, выпрямляясь и вытирая лоб.
— Точно не знаю, — сказал Филипп и повернулся к дому. — Хлоя!
Ответа не последовало. Филипп шагнул было к дверям, но тут же остановился, впав от жары в апатию. Было слишком жарко, чтобы преодолевать десять футов. Не говоря уже о сотнях миль. Что это, черт подери, они затеяли? О чем они вообще думали, собравшись в отпуск в Испанию?
— Да вы не торопитесь, — успокаивающе произнес водитель и прислонился к машине.
Мимо проехала маленькая девочка на роликах, с любопытством взглянув на Филиппа поверх мороженого на палочке, и Филипп поймал себя на том, что смотрит на нее с возмущением и обидой. Она небось направлялась в какое-нибудь симпатичное местечко — на прохладную, тенистую лужайку. В какой- нибудь милый зеленый английский сад. А он тут торчит на солнцепеке, и его ожидает поездка в тесном «форде-фиесте» без кондиционера, а затем полет в еще более тесном самолете. А потом что?
«Рай» — так Джерард назвал свою виллу, покачивая в воздухе бокал с бренди. «Истинный андалузский рай, мои дорогие. Вы будете в восторге!» Но, впрочем, Джерард был винным обозревателем, и такие слова, как «рай», «нектар» и «амброзия», слишком легко слетали с его губ. Если уж он способен был описать самый заурядный диван от «Хабитат» как «божественный», и такое за ним замечалось постоянно, то на что же в конечном итоге окажется похожа эта «райская» вилла?
Всем было известно, какой Джерард неорганизованный; а что касается практических вопросов, этот человек был совершенно безнадежен. Джерард утверждал, что у него аллергия на домашнее хозяйство; он не в силах был даже заменить пробку — и уж подавно не умел обращаться с молотком. «А что такое штепсель?» — мог спросить он у своих гостей, приподняв брови и ожидая услышать в ответ дружный смех. Когда они сидели в его роскошной квартире в Холланд-парке и попивали отличное вино, подобное невежество казалось всего лишь одной из забавных причуд хозяина. Но чем оно угрожает их отпуску? Перед мысленным взором предстало видение засорившихся стоков и осыпающейся штукатурки, и Филипп встревоженно нахмурился. Может, еще не поздно отказаться от этой затеи? Господи, ну что такого этот отпуск может им дать, чего нельзя было бы с тем же успехом — и куда меньшими расходами — получить, съездив на пару дней в Брайтон и посидев вечерок в баре с испанской кухней?
При мысли о деньгах сердце у Филиппа застучало быстрее, и он глубоко вздохнул. Подавленная было паника начала снова завладевать сознанием. Сколько они потратят на отпуск? Во сколько им все это влетит, с учетом экскурсий и дополнительных расходов?
«Не так уж много получится на общем фоне», — твердо сказал он себе в сотый раз. Не так много по сравнению с расточительностью других. При прочих равных это всего лишь скромный, непритязательный короткий отпуск.
Вот только долго ли прочее будет оставаться равным?
Новый приступ страха скрутил Филиппа, и он зажмурился, силясь успокоиться. Пытаясь изгнать из головы мысли, атакующие его всякий раз, стоило лишь на миг утратить контроль. Он честно обещал Хлое, что постарается расслабиться на эту неделю. Они договорились, что не станут даже упоминать о делах. Это будет неделя бегства от всего. Видит бог, они в этом нуждаются.
Таксист закурил. Филипп подавил желание попросить у него сигарету и вместо этого посмотрел на часы. Запас времени еще есть, но все-таки…
— Хлоя! — позвал он, сделав шаг в сторону дома. — Сэм!
Некоторое время все было тихо; Филиппу показалось, что солнце печет голову еще сильнее. Затем двери отворились и появился Сэм; за ним по пятам следовал восьмилетний Нат. На обоих были мешковатые серфинговые шорты и большие солнцезащитные очки, и двигались оба мальчика с гибкостью и уверенностью, присущими юности.
— Порядок? — доверительно обратился Сэм к водителю, потом повернулся к Филиппу. — Порядок, па?
— Порядок? — повторил за ним Нат тонким голоском.
Мальчишки свалили свои сумки в багажник и уселись на оградку садика, натянув наушники.
— Ребята! — позвал Филипп. — Нат, Сэм, садитесь, пожалуйста, в машину!
Ответа не последовало. Нат с Сэмом были все равно что на другой планете.
— Мальчики! — снова позвал Филипп, повысив голос. Он поймал язвительный взгляд таксиста и быстро отвел глаза. — А ну в машину!
— А куда торопиться? — поинтересовался Сэм, пожав плечами.
— Сэм, мы едем в отпуск. Самолет улетает… — Филипп не договорил и нарочито озабоченно посмотрел на часы. — В общем, нам пора.
— Мамы все равно еще нет, — заметил Сэм. — Как она подойдет, так и сядем. Чего суетиться-то?
Он с невозмутимым видом устроился поудобнее на своем насесте; Филипп несколько мгновений смотрел на него с раздражением, к которому примешивалось некоторое уважение. На самом деле Сэм не собирался дерзить — он просто был убежден, что с его мнением должны считаться так же, как с мнением любого взрослого. В свои шестнадцать он верил, что мир принадлежит ему в той же степени, что и любому другому. А пожалуй, даже и больше.
«Может, он и прав, — угрюмо думал Филипп. — Возможно, в наши дни мир принадлежит молодым — с его компьютерным языком, журналистами-подростками и миллионерами, сделавшими себе состояние в Интернете. Мир, требующий скорости, новизны и сверхсовременности. В котором все безотлагательно, в режиме онлайн, без проблем. А люди медлительные, не приспособившиеся к ритму, просто выбрасываются, словно устаревшее оборудование».
У Филиппа привычно заныло в груди, и, чтобы отвлечься, он полез во внутренний карман куртки проверить, на месте ли паспорта. «По крайней мере, это они еще не перевели в электронный вид», — с яростью подумал он. Паспорта — вещь реальная, которую можно пощупать, и незаменимая. Филипп лениво пролистал их, разглядывая фотографии. Вот он сам, снят в прошлом году, но выглядит на десять лет моложе, чем сейчас. Четырехлетний Нат с широко распахнутыми, настороженными глазами. Хлоя, как будто шестнадцатилетняя: те же голубые глаза, что и у Ната, те же светлые тонкие волосы. Загорелый двенадцатилетний Сэм беззаботно улыбается. «Сэмюэл Александр Мюррей» — гласил паспорт.
Вид двенадцатилетнего беззаботного Сэма вызвал у Филиппа прилив нежности. Сэмюэл Александр Мюррей.
Сэм.
Они официально сменили ему фамилию с Хардинга на Мюррея, когда мальчику исполнилось семь лет. Хлоя была тогда беременна Натом.
— Я не хочу, чтобы у моих сыновей были разные фамилии, — плаксиво заявила она. — Я не хочу, чтобы они чем-то различались. И ты теперь отец Сэма. Ты — его отец!
— Конечно-конечно, — заверил ее Филипп. — Конечно, я его отец. Я это знаю, и Сэм тоже знает. И фамилия тут совершенно ни при чем.
— Ну и что! Я так хочу! — Глаза Хлои наполнились слезами. — Я очень этого хочу, Филипп!
И так они и сделали. Вежливости ради они связались с родным отцом Сэма, ныне — профессором в Кейптауне, спросив, не возражает ли он против смены фамилии. Тот коротко ответил, что ему совершенно безразлично, как будут звать ребенка, и что он убедительно просит Хлою выполнить ее часть договора и не беспокоить его более.
Итак, они заполнили все документы и зарегистрировали Сэма под фамилией Мюррей. К удивлению Филиппа, его странно тронула эта формальная, поверхностная перемена: семилетний мальчик, не связанный с ним кровными узами, получил его фамилию. Они даже распили по этому случаю бутылку шампанского. В некотором смысле это стало подобием их несостоявшейся свадьбы.
Он отвлекся от своих мыслей, услышав, как открылась дверь. Хлоя выпроваживала последних
