— Погодите! — воскликнул Филипп. — Откуда… откуда вы звоните?
— Из офиса мистера Стрэттона. Еще раз извините за беспокойство. До свидания.
— Погодите! — вскричал Филипп. — Что, собственно…
Но в трубке уже слышались короткие гудки. Филипп тупо уставился на зажатую в руке трубку, потом медленно опустил ее на рычаг.
Это что, чья-то шутка? Может, это Сэм так развлекается? Филипп оглядел пустынную кухню, почти ожидая, что сейчас кто-нибудь со смехом выскочит из засады. Но все оставалось на своих местах. Мрамор безмолвно поблескивал.
Тут внимание Филиппа привлек тихий звук. Он доносился откуда-то из глубин дома и сильно напоминал…
Подстегнутый адреналином Филипп вскочил и кинулся к выходу из кухни. Добравшись до холла, он остановился и снова прислушался. Звук разнесся по мраморному холлу, странно прозаический на фоне окружающего великолепия. Факс, отрезающий бумагу.
Филипп с колотящимся сердцем пошел на звук и очутился в кабинете. Факс стоял на столе — а рядом с ним свернулось несколько кремовых листов бумаги. Филипп взял ближайший, развернул и уставился на заголовок, не веря собственным глазам.
«Из офиса Хью Стрэттона, начальника отдела корпоративной стратегии развития».
А над ним — три характерным образом переплетенные между собою буквы. «ПБЛ».
Хлоя лежала в спальне с задернутыми шторами, обратив невидящий взгляд в прохладную полутьму. Она пребывала в смятении, была взвинчена, и ее знобило. Головная боль прошла. Впрочем, голова особо и не болела — ровно настолько, чтобы можно было сослаться на нее и уйти от всех. От Хью с его настойчивым, ищущим взглядом, от Филиппа с его любящим, неведающим участием. Ей нужно было одиночество и время — подумать.
Но чем дольше она пребывала в одиночестве, пытаясь размышлять рационально, тем неувереннее себя чувствовала. В ушах у нее непрестанно звучал голос Хью и увлекал ее мысли за собой, словно воздушный шар, наполненный гелием. Ее по-прежнему переполняло возбуждение волшебного, тайного веселья. Часть ее души отчаянно жаждала вернуть это возбуждение, эту магию. Жаждала чувствовать его взгляд и прикосновение его рук. Хью Стрэттон, ее первая настоящая любовь. Ее утраченная любовь.
А за этим трепетом и романтикой таилось нечто иное, с чем было куда труднее справиться. Боль, вызванная пониманием того, чего она была лишена все эти годы. Осознание того, что этот человек до сих пор вызывает у нее приязнь и уважение. Что она видит его недостатки — но мирится с ними. Возможно, относится к нему даже лучше, чем его собственная жена. Хью почти не отличался от того двадцатилетнего парня, что клал голову на ее обнаженную грудь и беседовал с ней долгими ночами. Хлоя знала его настолько, насколько лишь один человек может знать другого. И хотя годы сделали его более чуждым и умудренным, Хлоя понимала его внутреннюю суть. Она до сих пор могла говорить с ним на одном языке — она не забыла его. И чем дольше находилась рядом с Хью, тем свободнее владела этим языком.
Хью был прав. Пятнадцать лет ничего не значили. Они вдвоем действовали так же согласованно, как и всегда. Вернуть себе Хью — это было чудом. Волшебной сказкой.
И все же… Все же.
Жизнь — не волшебная сказка. Жизнь доказывает, что тайная, спрятанная от всех страсть — это одно, а кутерьма и грязь распавшихся семей — совсем другое. Жизнь подтверждает, что отдельные осколки совершенства просто не стоят такой цены. Ее стремление к Хью во многом проистекает из тоски по молодости. Он сейчас воспринимается как пропуск из нынешнего ее напряжения и беспокойства к золотому, спокойному прошлому. Хлоя закрыла глаза и почувствовала трепет, вызванный прикосновением его тела. Она снова сделалась двадцатилетней, свободной от ответственности и полной надежд, стоящей в самом начале жизненного пути. В эти волшебные несколько часов казалось, что невозможного нет. Хлоя полностью позабыла о себе. Но теперь…
Она вытянула руку перед собой и бесстрастно взглянула на прожилки на коже. Эта рука принадлежит не двадцатилетней женщине. Она уже далеко не в начале пути. Она уже выбрала свой путь. И довольна этим путем. Более того — счастлива. Она любит Филиппа. Она обожает своих сыновей. И не может разбить их жизни из-за эгоистичной страсти.
«У нас с Хью был шанс, — подумала Хлоя. — Наше время, наше место в пьесе. Но теперь время миновало, и уже слишком поздно. На сцену вышли другие люди, и мы должны действовать совместно с ними».
Хлоя села и спрятала лицо в ладонях. Она чувствовала себя слишком уязвимой; слезы близко подступили к глазам. Ее внутренний стержень был крепким, но не непреодолимым, и в ней внезапно вспыхнула жажда уюта, близости, утешения. Прежде всего утешения. Хлое отчаянно захотелось, чтобы вокруг была ее семья — как балласт, как мешки с песком. Ей нужно напомнить себе, за что она держится и почему.
Хлоя резко поднялась с кровати. Несколько мгновений она смотрела на свое бледное лицо в зеркале, затем двинулась прочь из комнаты. В доме стояла необычная тишина, и Хлоя вспомнила, что Аманда увезла детей на экскурсию. На кухне было пусто. У бассейна пусто. Хлоя заколебалась, глядя на ярко-голубую воду, затем развернулась и зашагала прочь, к площадке. Она подставила лицо солнцу, позволяя прохладной коже впитывать его лучи. Ей хотелось разрумянить щеки и согреть кровь. Хотелось, чтобы ее вечный, неясный холод растаял в жарком праздничном счастье.
Ступив на площадку, Хлоя услышала звуки возни. Несколько мгновений спустя из травы возникла голова Сэма, растрепанного и раскрасневшегося. Следом показалась Дженна, с двумя яркими пятнами на щеках и смущенным лицом. Хлоя молча уставилась на них, пытаясь скрыть потрясение. Ну да, конечно. Сэму шестнадцать. Это всего лишь вопрос времени… если не свершившийся факт. От этой мысли она почувствовала почти дурноту.
— П-привет, ма, — сказал Сэм, глядя в землю.
— Привет, Хлоя, — произнесла Дженна с блаженной улыбкой.
Хлоя посмотрела на них поочередно, размышляя, чем именно они тут занимались — или, точнее говоря, насколько далеко зашли. Волосы Сэма растрепались, а на футболку в изобилии налипли сухие травинки. Когда Хлоя взглянула ему в глаза, он отвернулся с хмурым, угрюмым видом. На Дженне было лишь весьма экономное бикини, к тому же, как заметила Хлоя, с развязанным верхом. Не очень-то подходящий наряд для няни! Хлоя поймала себя на том, что начинает думать о ней с раздражением, прямо как Аманда. Что ж, возможно, Аманда в чем-то права.
Хлоя заметила, что рука Дженны небрежно покоится на ноге Сэма, и ощутила прилив враждебности — такой сильный, что даже сама испугалась. У нее возникло ощущение, что она сейчас прорычит: «А ну убери лапы от моего сына!» Вместо этого она заставила себя бодро произнести:
— Сэм, я хочу простирнуть вещи. Пожалуйста, собери, что у тебя и Ната есть грязного.
— Щас, — отозвался Сэм.
— Не «щас», а сию секунду!
— Но, ма…
— Может, он мог бы подойти попозже? — спросила Дженна и улыбнулась Хлое. — Мы только что устроились позагорать…
— Меня не интересует, чем вы тут занимаетесь, — сказала Хлоя, язвительно улыбнувшись в ответ. — Я хочу, чтобы Сэм сейчас же пошел и разобрал вещи. А потом прибрал в комнате. Там сущий бардак.
И она молча стояла, отказываясь отступить хоть на миллиметр, пока Сэм медленно, неохотно не поднялся и не отряхнулся. Хлоя прекрасно осознавала, что он в отчаянии поглядывает на Дженну, что эти двое пытаются что-то друг другу сказать условными знаками, что она, вероятно, разрушила некий подростковый рай. Но ей было на это наплевать. Сэму придется подождать.
«Я не собираюсь уступать и любовника, и сына другим женщинам в один и тот же день! — подумала Хлоя и напряженно растянула губы в улыбке. — Не собираюсь, и все! У Сэма еще будет свое время. Но сейчас время мое. Мне необходима моя семья, и я намерена собрать ее вокруг себя!»
