— И я знаю, куда мы можем пойти.

Ещё как знает.

— Гонка вот-вот начнётся.

Она надула губки. А может, они просто оттопыривались после инъекции силикона. Боже, лет десять назад возможно у неё было свежее лицо; но годы наложили отпечаток отчаяния… наряду с нормальным процессом старения, сопровождающимся появлением морщинок, с которыми она, несомненно, боролась аки боксёр.

— Тогда после.

Мэнни отвернулся, не удостоив её ответом, гадая, как она умудрилась попасть в секцию владельцев. Наверное, рада была вырваться из паддока[3]… и, без сомнений, Кэндес не в первую пролезать туда, куда ей вход заказан: Кэндес принадлежала к тому манхэттеновскому типу женщин, которых от проституции отделяет лишь отсутствие сутенёра. Она напоминала надоедливую осу… игнорируй шум, и она приземлится на что-нибудь другое.

Кого-нибудь другого, точнее говоря.

Подняв руку, не позволяя ей приблизиться ни на дюйм, Мэнни опёрся на перила, ожидая, когда его девочку выведут на скаковой круг. Она прогуливалась снаружи, и Мэнни не имел ничего против: его лошадь предпочитала держатся особняком от собратьев, и некоторая дистанция никогда не заботила её.

Акведук в Куинсе, Нью-Йорк, — конный клуб не столь престижного уровня, как например в Бельмонте или Пимлико[4], не сравнится он и с почтенной матерью всех ипподромов — Черчилл-Даунс[5]. Однако, он не был и третьесортным заведением. Ипподром растянулся на добрых две мили, здесь были и полный, и сокращённый скаковые круги. Общая вместимость — девяносто тысяч. Еда была не айс, но сюда приходили не для того, чтобы набить желудок. К тому же здесь часто проводились большие скачки, например, как сегодня: денежный фонд «Вуд Мемориал» составлял 750,000 $, и так как соревнование проводилось в апреле, оно служило хорошим подспорьем для кандидатов на «Тройную корону»[6]

О, да, вот она. Вот его девочка.

Когда Мэнни уставился на ГлориГлориАллилуйа, для него исчезли шум толпы, яркий солнечный свет и другие лошади. Он видел лишь великолепную чёрную кобылу, её шёрстка ловила блики и мерцала, она перебирала своими тонкими ногами, хрупкие копыта отрывались от земли и снова опускались на неё. С её ростом в почти семнадцать кистей, жокей восседал на её спине, словно сухой кренделёк, и такая разница в размерах показывала разделение власти. С первого же дня тренировок она ясно дала понять, что не станет бунтовать против надоедливого человечишки на спине из чистого любопытства. Заправляла всем она.

Её доминантный темперамент уже стоил Мэнни двух тренеров. Что с третьим? Парень выглядел немного расстроенным, но в нём говорило желание управлять, затоптанное её копытами до смерти: выступления Глори были невероятны… жокей просто не имел к ним никакого отношения. И Мэнни не волновало прижатые яйца этого парня, который зарабатывал на жизнь, командуя лошадьми. Его девочка была бойцом, она знала что делает, и Мэнни был не против, чтобы отпустить её на волю и наблюдать, как она предаётся соревнованию.

Не отрывая от неё взгляда, Мэнни вспомнил придурка, у которого купил Глори чуть больше года назад. Учитывая её родословную, двадцать штук — это почти халява, но ему также повезло с её темпераментом и тем фактом, что не было ясно, сможет ли она получить пропуск на скачки. Она была столь непослушна, что могла прозябать в стойле… или хуже — превратиться в собачий корм.

Но он не прогадал. Если отпустить поводья, предоставить ей возможность всё контролировать, кобыла выступала изумительно.

Когда состав участников оказался у ворот, некоторые кони начали бить по ним копытами, но его детка пребывала в стальном спокойствии, будто знала, что было бесполезно тратить энергию на эти выделывания перед игрой. И Мэнни на самом деле любил гандикап[7], несмотря на поул-позицию[8], ведь жокей на спине Глори был звездой: он точно знал, как управляться с ней, и, следовательно, был более ответственным за успех, чем тренеры. Его стратегия по отношению к кобыле была такова: убедиться, что она видит лучшие направления, потом позволить ей выбрать и — вперёд.

Мэнни поднялся на ноги и схватил окрашенные железные перила перед ним, присоединяясь к толпе, когда та подскочила с кресел, доставая бесчисленное количество биноклей. Его сердце начало гулко биться, чему он несказанно обрадовался: вне тренажёрного зала его биение держалось чересчур низкого уровня. Он жил в ужасающем оцепенении на протяжении последнего года, и может, поэтому чёрная кобыла была так важна для него.

Может, она — всё, что у него осталось.

Но он не станет об этом думать.

У ворот возникла суета в духе «давай же, двигай»: когда пытаешься затолкать нервных лошадей с ногами тонкими, словно зубочистки, и надпочечными железами, сигналящими будто гаубицы, в крошечные металлические стойла, не станешь тратить время впустую. Примерно через минуту ограничили доступ на поле, а работники ипподрома вовсю улепётывали к ограждениям.

Одно мгновение.

Звонок

Бах!

Врата открылись под рёв толпы, и лошади ринулись вперёд, будто вылетели из пушек. Условия были идеальными. Сухо. Прохладно. Скаковой круг был лёгким.

Не то, чтобы его девочку это волновало. Она побежит по зыбучим пескам, если придётся.

Чистопородные пронеслись мимо, коллективный топот копыт вкупе с неистовым голосом комментатора довели возбуждение трибун до уровня экстаза. Мэнни же оставался предельно спокойным, не выпуская перила из рук, он не отрывал взгляд от поля, когда лошади табуном переплетённых хвостов завернули за первый угол.

Широкий экран показал ему всё, что он должен был увидеть. Его кобыла шла второй с конца, она бежала вприпрыжку, в то время как остальные животные неслись на полном ходу… чёрт, она даже шею вытянула без напряжения. Однако её жокей делал свою работу, держа Глори подальше от ограждений, предоставив ей выбор — бежать на отдалённом краю табуна или же устремиться в самую гущу, когда она будет готова.

Мэнни знал наверняка, что она собиралась сделать. Она собиралась нырнуть прямо в тесный ряд из других лошадей, словно ядро для разрушения зданий.

Это её стратегия.

И, конечно же, когда они вышли на финишную прямую, Глори ударила «по газам». Она опустила голову, вытянула шею, её шаг становился всё длиннее.

— Обалдеть, — прошептал Мэнни. — Ты сделаешь это, девочка.

Проникнув в густой строй, Глори превратилась в молнию, пронёсшуюся мимо других участников гонки, кобыла так мощно увеличила скорость, что стало ясно, — она это сделала обдуманно: скорости было недостаточно, чтобы обогнать всех соперников, но она сделает это в последние полмили, оставив за бортом всех этих чмошных наездников, выбив седла из-под них в последний из возможных моментов.

Мэнни низко засмеялся. Она принадлежала его типу женщин.

— Господи, Манелло, ты посмотри на неё.

Мэнни кивнул, даже не обернувшись к обращавшемуся к нему парню, потому что во главе табуна разворачивалась борьба за лидерство: жеребец, некогда идущий первым, потерял движущую силу и снизил скорость, будто исчерпал все свои возможности. В ответ жокей начал подгонять его, хлестнув заднюю часть туши… успеха столько же, как у человека, ругающего электромашину. Жеребец, который раньше шёл вторым, здоровая гнедая лошадь с отвратительными замашками и шагом длиною в футбольное поле, тут же воспользовался заминкой, его жокей пустил его во весь опор.

Пара шла ноздря в ноздрю всего секунду, прежде чем гнедая вырвалась в лидеры. Но его первенство длилось не долго. Девочка Мэнни выбрала нужный момент, чтобы обогнуть группу из трёх лошадей, и села ему на хвост плотнее, чем наклейка на бампер.

Да, Глори была в своей стихии, она прижала уши к голове и обнажила зубы.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату