бумаг!.. А черт их знает, может, и сохранились! А мне не с руки бумаги! Никто здесь не должен знать, что Ленка жива. Если бы никто не узнал, я бы как человек пожил!.. К Женьке на шикарной машине подкатил бы, вроде твоей, на курорт бы ее повез!.. Надоело мне ждать, когда дед сам помрет! Я всю жизнь жду!
– И кроссовки мокрые – ошибка. Да и вообще… чужие здесь не ходят. Только свои.
– Только свои, – повторил Виталий, подумал и сказал душевно: – Я тебя убью. Какая мне теперь разница?
– Нет.
– А чего? Терять-то мне нечего! А так, может, пронесет еще! Вон какие здесь у нас дела творятся! Одного убили, так и второго, до кучи. Убью, а тачку твою в болото скачу – мол, угнали, и вся недолга! Я тут все болота знаю.
– Ты меня не убьешь.
– Да ладно! Куда тебе со мной тягаться! Ты только с виду крепкий, а так!.. Да и я не на помойке найденный, в спецназе служил. Белке в глаз из рогатки попаду и с ножом тоже умею обращаться.
Плетнев коротко вздохнул, и тут Виталий бросился на него.
Он бросился так стремительно, что Плетнев не углядел движения, только метнулась черная тень, повалила его, и сразу стало нечем дышать, и, кажется, из горла хлынула кровь и залила пол, но Алексей изловчился, подтянул ноги, ударил, и что-то загремело, затряслось, вспыхнул, хлестнув по глазам свет.
Плетнев сидел на полу. Виталий корчился рядом с ним, так близко, что Алексей Александрович протянул руку и зачем-то потрогал его.
Над ним, широко расставив ноги, стоял невозмутимый человек в джинсах и майке.
– Прыткий какой, – сказал над головой у Плетнева голос Дудникова. – Я чуть было не проглядел. А ты молодец, Алексей Александрович. Нож-то ты у него выбил!..
– Я? – удивился Плетнев вяло.
– Ты, конечно. Вставай, что на полу сидеть-то.
Кряхтя, Плетнев встал на ноги, нашарил рукой перила и взялся за них.
– Нужно было сразу меня вызвать, – говорил Дудников у него за спиной. – К чему гастроли-то эти? Мы бы все спокойненько выяснили, разобрались, и все дела.
– Я должен был разобраться сам.
– В следующий раз…
– Не будет никакого следующего раза.
– Ну, я надеюсь. Руку тебе надо обработать, течет. Зацепил он тебя все-таки, Алексей Александрович. Уволить ты меня должен за такие этюды.
Плетнев улыбнулся.
По пальцам на самом деле текла кровь, капала с перил в траву.
– Пакуйте этого, прыткого. Мы подъехали за тобой сразу, только машины в лесочке оставили. И зашли с той стороны, как договаривались. Алексей Александрович, ты меня слышишь? Руку бы перевязать надо! А лучше в Москву вернуться.
– Ты не вздумай, Владимир Алексеевич, мне охранников оставить.
– Как же иначе, Алексей Александрович? Меня и так уволить положено немедленно! Шеф, можно сказать, голыми руками злодея взял! А мы на что?
– Оставишь охранников, – уволю, – пообещал Алексей Александрович, подозревая, что над ним смеются. – Так и будет, ты меня знаешь. И вообще, мне нужно… домой.
– В Москву?! – обрадовался начальник службы безопасности.
По террасе ходили какие-то люди, обходя лежащего Виталия, как мешок с картошкой. На улице раздавались голоса, работали двигатели, светили мощные фары.
– Ле-еш! – закричали из-за забора. – Леш, чего там у тебя? Дискотеку, что ль, открыл?
– Да! – прокричал в ответ Плетнев.
Придерживая руку, с которой все капало, он спустился по ступенькам и, шаркая галошами, мимо изумленных охранников вышел за ворота и поплелся в темноту.
Дудников подумал, кивнул кому-то из свиты и двинулся следом. Плетнев был в странном состоянии, и немудрено. Дудников никогда не замечал за ним тяги к приключениям, да и детективы явно не по его части! Большую часть жизни Алексей Плетнев проводил в кабинете, работая головой, и начальника службы безопасности это очень устраивало. Никаких хлопот.
Теперь, когда неожиданно свалились хлопоты, Дудников не знал, как себя вести.
Плетнев дошел до заросшей калитки, дернул раз, потом еще раз, посильнее – она застревала в пазах, – и очутился на участке. Свет горел в глубине сада, и березы шелестели так, как шелестят только в июле, словно с тоненьким металлическим дребезжанием. Поминутно на что-то натыкаясь, он добрел до крыльца с полукруглыми ступенями, поднялся и распахнул дверь.
На него оглянулись, и только тут в глазах у него поплыло.
– Я приехал! – громко сказал Плетнев. – Привет.
Дел оказалось очень много, но это были интересные дела, хотя и не слишком простые. Он просматривал бумаги, важные раскладывал на столе, а ненужные швырял на пол.
Прошли те времена, когда работа была ему в тягость!
За окнами хмурилось набрякшее небо, и очень хотелось, чтобы скорее снег пошел, закончилось свинцовое безвременье, началась зима.
Новый год скоро.
Новый год завтра, вот как!..
Должно быть, никто, кроме Алексея Александровича Плетнева, не трудился тридцатого декабря, но ему работа доставляла удовольствие.
Тренькнул ультрасовременный аппарат на столе, и Плетнев не глядя нажал кнопку.
– Да.
– К вам жена приехала, Алексей Александрович.
Он посмотрел на аппарат. Она не собиралась приезжать, и он вдруг разволновался.
Бросив бумаги, зашагал к двери, но она уже распахнулась, и в кабинет влетела его первобытная женщина, смуглая и румяная с мороза. Даже в пасмурный день на ее волосы трудно было смотреть без темных очков.
– А это я! – провозгласила она, на секунду обернулась на дверь, которая медленно закрывалась, и бросилась ему на шею.
– Зачем ты приехала?!
– Мне нужно.
– Тебе нужно ко мне в офис?!
– Ну да! – Она поцеловала его, примерилась и еще раз поцеловала. – Я рада тебя видеть.
– И я, – растерянно сказал Плетнев. – Я тоже рад тебя видеть. Зачем ты приехала?
Она махнула рукой.
– Ты уже спрашивал.
Круг замкнулся.
Она стянула с плеч меховую кацавейку, подумала и бросила ее на пол.
– Ты же должна готовиться к встрече родственников! Или я что-то упустил?..
– Алеша, я встречу всех родственников до единого, ты же знаешь, я нормальная грузинская женщина, а не какая-то там эмансипированная!
Тут она повела собольей бровью, и он не удержался и захохотал.
Она подошла и взяла его лицо в ладони.
– Я так рада тебя видеть.
– И я, – повторил Плетнев глупо. – И я рад, Элли.
– Мы же специально поженились тихонечко, – сказала она. – Чтобы никто не знал! И, конечно, все узнали, и все теперь летят! Слава богу, что прилетят только после Нового года! Сегодня звонила бабушка и жаловалась, что ей удалось добыть всего семь куриц. Семь куриц для нормального имеретинского обеда – это смешно.
– Смешно, – согласился Плетнев. От ее прохладных ладоней, лежащих на его щеках, ему вдруг стало
