в полу, которые нельзя было бы закрыть ковриками. Маленькими и недорогими. Сашка такие видела в магазине — они цветные, яркие и очень веселые…
Я открыла дверь, в последний момент вспомнив, что не спросила — кто там… Даже испугалась немного, но исправлять ошибку было поздно.
На пороге стоял Никита. С котенком в руках. Черный мохнатый комок истошно орал у Говорова в ладонях, а Никита смотрел на него и хмурился, словно собирался требовать у меня для котенка обвинительный приговор.
— Сашунь, ко мне пришли, — сказала я в трубку. — Давай договоримся, что ты выстоишь до конца и освоишь язык.
— Хорошо, мам, — выдохнула Сашка. — Я обещаю.
— Это что? — спросила я Никиту, нажав отбой.
— Это я тебя хочу спросить — что, — сердито буркнул он, без приглашения заходя в квартиру. — Почему кот голодный?
— Не знаю. Это не мой кот.
— Все они не твои, только почему-то вокруг тебя вьются, — проворчал Никита и опустил котенка на пол. Тот, продолжая орать, тут же прижался к моим ногам. — Вот, я ж говорю, — усмехнулся Никита.
— Где ты его взял?
— Он кричал у тебя под дверью.
— Но я не собираюсь заводить никаких котов!
— Значит, твои родственники собираются. Или друзья.
— Какие родственники? Какие друзья?! — возмутилась я.
Котенок поставил передние лапы мне на ногу и попытался вскарабкаться вверх. Пришлось взять его на руки.
— Ну, ведь у тебя всегда тут кто-то толчется… Деловые партнеры с букетами, сестры с проблемами и другие братья по разуму.
— Ты, например, — хмыкнула я.
Никита посмотрел на меня исподлобья, потом на белые тюльпаны в вазе, потом на оранжевый купол зонта…
— Да, например, я, — сказал он хмуро.
— Слушай, — вконец разозлилась я, — у меня впечатление, что ты пришел меня жизни учить. Забирай своего кота — и до свидания. И вообще, что за привычка у тебя появилась вламываться ко мне без звонка?! — Я вручила Говорову котенка и кивнула на дверь.
Никита, прежде чем выйти, не оборачиваясь, спросил:
— А если я позвоню, ты мне откроешь?
— Не знаю.
Он ушел, хлопнув дверью.
Молодец, похвалила я себя. Еще не хватало идти на поводу у мужских бзиков. Пусть даже и прокурорских…
Я прошла на кухню и раздраженно включила чайник.
Дожила… Вокруг меня кипят какие-то мелодраматические страсти, и мне приходится на них как-то реагировать, что-то говорить, принимать решения. Устала… Хотя, не скрою, ревность Никиты, если, конечно, это ревность, а не оскорбленное мужское самолюбие, немного мне льстит.
Тешит мое женское самолюбие.
Можно было покопаться в себе и повыяснять — какое мне дело до его ревности и почему она не оставляет меня равнодушной, но я не стала. Как говорил мне один знакомый психолог, если вы вдруг что-то раскопали в себе, быстренько закопайте обратно, иначе последствия могут стать непредсказуемыми.
Только я налила себе кофе, как зазвонил мобильный. Думая, что это опять Сашка, я схватила трубку, не посмотрев на дисплей.
— Что-то случилось?
— Ничего. Я же обещал позвонить, — услышала я голос Никиты. — Вот и звоню. Можно зайти?
— Ты уже заходил, — неожиданно меня стал разбирать смех — мелодраматические страсти набирали обороты, и я не знала, как этому противостоять, да и противостоять почему-то не очень хотелось…
— Это была репетиция. Неудачная, — объяснил Говоров.
Я подождала, не скажет ли он «извини», но он не сказал.
Я пошла в коридор и открыла дверь.
Никита стоял со смиренным лицом, с котенком за пазухой и красным пионом в руке. Точно такие же росли у подъезда на клумбе.
— Заходи, — велела я. — Если ты придешь в третий раз, возле моего дома ничего не останется — ни котят, ни цветов.
Он шагнул в коридор и поцеловал мне руку.
— Прости за истерику.
— А сейчас что?
— Раскаяние. Я был не прав.
— В чем?
— В том, что приревновал тебя к этому… — Он жестом показал рост и стать Троицкого.
— Так это была ревность?
— А ты думала, я у твоего подъезда с цветами по большой дружбе торчу?
— Я ничего не думала.
— Зря. — Он прошел в комнату и сел под оранжевый зонт. Два зеленых глаза из-под его пиджака внимательно следили за мной. — На твоем месте, ваша честь, я бы задумался, отчего у немолодого серьезного прокурора съехала крыша…
Я пожала плечами и села рядом с ним. Никита ждал, что я что-то скажу, но я молчала и радовалась, что могу позволить себе молчать легко и непринужденно, как дышать.
С Кириллом я так не могла, вдруг подумалось мне. Я всегда напрягалась — как выгляжу, интересна ли, остроумна, не скучно ли ему со мной?..
— Кто зонт подарил? — Говоров поднял глаза на оранжевый купол.
— Любовник. Олигарх, между прочим.
— Слишком красивый для олигарха. Думаю, ты купила его сама, чтобы в пасмурный день было больше света. Правда, Валенок? — спросил он у котенка.
— Почему Валенок?
— Потому что он черный и теплый.
— Я все равно его не возьму.
— А вместе со мной?
— Ты не торопишься?
Никита пожал плечами. Вздохнул.
— Наоборот, думаю — опоздал.
Я улыбнулась — такое трагическое у него было лицо.
— У меня два билета на вечерний сеанс. Пойдешь? — спросил он.
— С Валенком? — удивилась я.
— Его никто не увидит.
— Зато услышат!
— Там такой громкий звук… Только его покормить надо. У тебя молоко есть?
— Нет.
— Я так и знал. — Говоров достал из кармана маленький пакетик детского молока и открыл его.
…О чем был фильм, я не запомнила. Может быть, мелодрама, а может — триллер, хотя скорее всего боевик, потому что то и дело звучали выстрелы.
Мы целовались в полупустом зале в последнем ряду, а Валенок бродил по свободным креслам и громко орал, заглушая экранные звуки.
