присутствием.
Завтра предстояло организовать торжество для близких друзей и знакомых, а послезавтра – для коллег Леонида Сергеевича по кафедре кардиологии. И хоть Барышев-старший был немного бледен, то и дело потирал грудь, Ольга не сомневалась – вся эта суета, хлопоты, часы, проведенные на кухне, доставляют тестю радость и удовольствие.
Они уже и кедровку прикончили, и чаю с тортом попили, и романсы все по несколько раз перепели, а расходиться все не хотелось, хотя время давно перевалило за полночь и дети уж часа три как должны были спать…
– Петеньку няня на море забрала, – подперев кулаком подбородок, грустно продолжила Ольга свой рассказ. – У нее в Крыму дом, она своих внуков туда каждый год на все лето увозит…
– Скучаешь? – погладил ее по руке Леонид Сергеевич.
– Очень! – вздохнула Ольга. – Но за Петю я спокойна, он Анну Алексеевну любит. – Она улыбнулась, вспомнив, как Петька нежно называет няню Аней, и добавила: – По-моему, даже больше, чем меня.
– Ну, это глупости! – Леонид Сергеевич встал и бережно положил на диван гитару.
– Мы Аню все любим, – пояснил Костик, собирая вместе с Машей прямо на полу из конструктора, подаренного дедом, огромную средневековую крепость – с башнями, амбразурами и бастионами.
– Но уж точно не больше мамы! – воскликнула Машка.
Ей приходилось труднее всего на этом семейном празднике, потому что и новой кукле хотелось прическу сделать, и «строительство» под контролем держать.
Ольга налила всем крепкий свежезаваренный чай.
– А Миша в колледже, в Англии. Представляете, звонит мне и по-английски говорит. Их там только по- английски говорить заставляют, называется – обучение методом погружения. Но я-то его не понимаю!
– А я понимаю! – Бросив куклу и «стройку», Машка уселась за стол и положила себе на тарелку последний кусок торта. – Он в прошлый раз сказал, что по математике двойку получил! – с набитым ртом сообщила она.
– Как двойку? – Ольга замерла с поднесенной к губам чашкой, потом грохнула ее на блюдце так, что чай выплеснулся. – Понятно теперь, почему он не хочет, чтобы я его понимала! – Она возмущенно посмотрела на Сергея, но он, не разделив ее праведного гнева, только пожал плечами.
– Мама! – прожевав торт, укоризненно воскликнула Маша. – Там же все наоборот! Там двойка – хорошая оценка.
– Да? Я не понимаю, как это двойка может быть хорошей оценкой. – Она снова посмотрела на Сергея, но тот только улыбнулся и тайком погладил ее под столом по коленке, словно говоря – главное, я люблю тебя, остальное ерунда…
– Я тоже этого никогда не понимал! – засмеялся Барышев-старший, похлопав Сергея по шее. – А выяснилось – ничего страшного, вон, какой бизнесмен получился!
– Угу, – буркнул Сергей. – Олигарх! Меня тут, оказывается, так называют.
– Знаменитость! – Несмотря на ироничный тон, глаза у Леонида Сергеевича засветились гордостью. – Столичная штучка! А уж сколько лет мы с этой математикой мучились…
– Вот так! – Сергей победно похлопал отца по плечу. – А по английским меркам я был бы круглым отличником.
Леонид Сергеевич захохотал – молодо, весело, – неожиданно легко встал и достал из серванта объемный сверток.
– Это тебе, Оля, – слегка смущаясь, протянул он его Ольге. – Я, конечно, в этих ваших художествах не разбираюсь, но зашел в специальный магазин и попросил самое лучшее. Как, не обманули? – Он с легким беспокойством заглянул ей в глаза.
Она задрожавшими руками развернула подарок и увидела там то, что больше всего боялась увидеть – краски, кисти, бумагу…
Краска, кисти, бумага.
То, к чему она не прикасалась уже больше года, потому что…
Потому что нужно было стереть из памяти тот последний портрет, из-за которого чуть не рухнула ее жизнь, из-за которого она чуть не потеряла Сережу. Нет, конечно, портрет был ни при чем, все произошло бы и без него, но как только она собиралась заняться своим любимым занятием – рисованием, перед глазами всплывали губы, волосы, глаза и овал лица той, что вела грязную игру у нее за спиной, пока она ее рисовала…
Сергей тоже увидел, что в свертке, изменился в лице, нервно откашлялся и, чтобы скрыть замешательство, бросился помогать Костику достраивать крепость.
– Спасибо, папа… – тихо сказала Ольга, не совладав с задрожавшим голосом и губами, которые скривились, как у маленькой девочки, готовой заплакать.
– Вот это номер! Ты плакать, что ли, собралась? – Барышев-старший обнял ее за плечи и забрал сверток. – Что, кисточки не те?! Завтра вместе пойдем и обменяем… – Он вдруг поймал напряженно- тревожный взгляд Сергея, замолчал, поняв, что сделал и сказал что-то не то, отшвырнул на диван подарок и закашлялся, потирая грудь.
– Что вы, кисточки великолепные! – Ольга схватила кисти и прижала их к груди, глазами дав понять Сергею, чтобы он не смел, ни в коем случае не смел ни жестом, ни взглядом напоминать отцу о «той» истории. Она взяла бумагу, карандаш, который нашла возле телефона на тумбочке, и быстрыми, легкими штрихами стала набрасывать портрет Костика.
Пропади они пропадом, все ее страхи и предрассудки, если они стоят хоть капли здоровья Леонида Сергеевича!
– Давно я уже не рисовала, – с наигранной веселостью сказала Ольга. – В Москве крутишься, крутишься, а дела только накапливаются… Откуда они берутся?
– Так в чем же проблема? – Барышев-старший, сев рядом с ней, стал наблюдать, как на бумаге появляется лицо Костика. – Оставайся у меня на лето, я тебе такие места покажу за городом! Пейзажи будешь писать! Гена, друг мой, приедет, вместе на рыбалку ходить будем! Ты любишь рыбалку?
– Мама портреты любит! – Машка прыгнула Ольге на колени, карандаш поехал, перечеркнув лицо Костика.
Губы у Ольги опять предательски задрожали, она отбросила карандаш, смяла бумагу. Такой прекрасный вечер омрачил призрак из прошлого.
Оксана…
Красивая, очень красивая. Из-за нее Сергей потерял разум, продал душу и едва не погиб.
Леонид Сергеевич встал, собрал со стола грязную посуду и ушел на кухню.
Машка побежала за ним.
Сергей подошел к Ольге, поднял ее с дивана, взял в охапку, прижал к себе.
– Ты будешь рисовать, будешь, – прошептал он ей на ухо. – Потому что есть я и ты, и мы любим друг друга, и… я объявлю голодовку, если ты зароешь свой талант в землю!
– Не зарою, – прошептала Ольга куда-то ему в подмышку.
С каждым разом виски требовалось все больше и больше…
Чтобы унять боль, чтобы не ударить кого-нибудь в ярости, чтобы…
В общем, чтобы хоть как-то жить, не поддаваясь соблазну опять напиться таблеток.
– Мама, смотри! – крикнул Дим Димыч, приготовившись скатиться с крутой пластиковой горки. – Мама!
– Играй, Димыч, играй, – пробормотала Надя, даже не взглянув на сына. Она нащупала в бездонном кармане растянутой кофты спасительную бутылку.
И пусть соседи из окон видят, как она пьет из горла спиртное прямо на детской площадке – плевать… Плевать, потому что уже больше года нет Димки. Солнце светит, птицы поют, небо – вон какое хрустально-прозрачное, голубое, Димка-маленький катается с горки, а Димочка – в рыжей липкой земле. И неизвестно еще, сколько лет без него пройдет, сколько сил нужно в себе найти, чтобы пережить много страшных, безысходных, безрадостных дней…
Надя не заметила, как выпила почти полбутылки. В действительность ее вернул громкий плач сына. Она спрятала бутылку в карман, вытерла губы рукавом кофты и только потом посмотрела в сторону
