наполовину уже бродяга, который голодает и зябнет, но все же отказывается от шубы, которую предлагает ему тетя в обмен на его совесть, отказывается от шубы, вместе с которой он должен принять и „господа“ и торговлю.
И когда тетя продолжает настаивать, герой и его спутник с ножом в руках прорываются сквозь буржуазно-мещанский чертополох, на волю, — „удобную“ жизнь они меняют на жизнь беспризорников.
Ребят поймали. Они мужественны перед глазами всемогущего генерал-губернатора. Они бегут и, счастливо избегнув мчащейся за ними фурии генеральши, уходят из проклятого города, в который они бросили камнем и который их чуть не потопил в своей грязи, — уходят навстречу… чему навстречу?
Об этом я скажу в отдельной поэме и на этом кончаю поэму „Милое детство“.
Как и чем смыкается поэма с нашими днями? Во-первых, мне кажется, каждый мой сверстник, да и более молодые товарищи, найдут частицу своих переживаний в переживаниях героя. Во-вторых, конечно, силой неподчинения опошляющей среде. В-третьих, призывом „не кушают с рук!“» (КП, 1929, 10 февраля).
Начало ранней редакции поэмы (НМ, 1927, № 11), в окончательный текст не вошедшее:
