Это замечание, сделанное Уэльбеком походя, – ибо, обладая умом сугубо рациональным, если не ограниченным, он наверняка усмотрел в отмеченном сходстве хоть и курьезную, но случайность, – вдохновит Патрика Кешишьяна на пламенную статью, еще более мистическую, чем обычно; явив нам Господа, творящего мир рука об руку с человеком, пишет он, художник, завершая свой путь к инкарнации, являет нам теперь Господа, сошедшего в люди. Вдалеке от гармонии небесных сфер Всевышний решил «повкалывать в поте лица своего», дабы отдать дань уважения, самим фактом своего чудесного присутствия, святости труда человеческого. Будучи подлинным Богом и подлинным человеком, Он кладет на алтарь трудящихся масс жертвенный дар своей пламенной любви. В позе механика слева, покинувшего рабочее место, чтобы следовать за инженером Фердинандом Пихом, как не узнать, настаивает автор статьи, позу Петра, оставляющего свои сети в ответ на призыв Христа: «Идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков». И даже в отсутствии на картине самой «бугатти-вейрон 16,4» на последнем этапе сборки, он усматривает намек на Небесный Иерусалим.
«Монд» статью не приняла, а Пепита Бургиньон, заведующая отделом, пригрозила даже, что уволится, если газета опубликует этот поток «елейного ханжества»; зато ее собирался напечатать в следующем месяце «Арт-Пресс».
– Да похер нам теперь эта пресса. Наша судьба решается в другом месте, – подвела итоги Мэрилин, когда Джед уже начал волноваться, что Пепита Бургиньон упорно его игнорирует.
Часов в десять, когда ушли последние посетители и официанты уже сворачивали скатерти, Франц в изнеможении рухнул на пластиковый стул, стоявший у входа в галерею.
– Ну, бля, я в ауте. В полном ауте. – Весь вечер, не закрывая рта, он, не щадя себя, неутомимо рассказывал всем желающим о творческом пути Джеда и об истории своей галереи; что касается самого Джеда, то он лишь время от времени одобрительно кивал.
– Принеси пивка, будь добр. Там в холодильнике, в подсобке.
Джед вернулся с ящиком «Стеллы Артуа» Франц тут же залпом осушил бутылку прямо из горлышка, прежде чем заговорить снова.
– Ну вот, теперь остается ждать предложений, – сказал он. – Подобьем бабки через неделю.
9
Когда Джед вышел к паперти церкви Нотр-Дам де ла Гар, внезапно посыпал мелкий ледяной дождик, словно предупреждая его о чем-то, и так же внезапно, буквально через несколько секунд, прекратился. Он поднялся по ступеням к двустворчатым, как всегда открытым настежь дверям; внутри было пусто. Поколебавшись, Джед повернул обратно. Улица Жанны д’Арк спускалась к бульвару Венсена Ориоля, над которым нависала наземная линия метро; вдалеке виднелся купол Пантеона. Небо приобрело глухой стальной оттенок. В сущности, ему нечего было сказать Господу; не сейчас, во всяком случае.
На площади Насьональ не было ни души, за голыми деревьями маячили плотно пригнанные друг к другу прямоугольные башни университетского центра Тольбиак. Джед свернул на улицу Шато-де-Рантье Он пришел с опережением графика, но Франц уже сидел в кафе, взяв традиционный бокальчик красного, явно далеко не первый. Судя по его всклокоченной шевелюре и багровому лицу, он не спал уже несколько недель.
– Итак, – начал он, как только Джед сел, – у меня есть заявки почти на все картины. Я поднял цены, могу, видимо, поднять еще немножко, короче, средняя цена установилась на уровне пятисот тысяч.
– Что?
– Что слышал: пятисот тысяч евро.
Франц нервно теребил пряди взлохмаченных седых волос; Джед раньше не замечал за ним этой привычки. Он залпом осушил бокал и заказал следующий.
– Если я начну продавать немедленно, – продолжал он, – мы заработаем тридцать миллионов евро; ну типа того.
В кафе воцарилась тишина. Рядом с ними тощий старик в сером плаще посапывал в компании кружки пива с пиконом. Жирнючая бело-рыжая собачка-крысоловка, последовав примеру хозяина, тоже задремала у его ног. Снова полил ненавязчивый дождик.
– Ну и? – спросил Франц через минуту. – Что мне делать? Продавать?
– Как хочешь.
– То есть как это как хочешь, черт побери! Ты понимаешь, какие это деньги? – Он так кричал, что старик вздрогнул и проснулся; собака, с трудом поднявшись, разворчалась в их адрес.
– Пятнадцать миллионов евро… Каждому по пятнадцать миллионов, – продолжал Франц уже тише, сдавленным голосом. – И у меня такое ощущение, что тебе от этого ни горячо ни холодно.
– Ну что ты, извини, – поспешил ответить Джед. – Скажем, я в состоянии шока, – добавил он, помолчав.
Франц посмотрел на него со смешанным чувством недоверия и брезгливости.
– Ладно, о’кей, – решился он. – Я не Ларри Гагосян*, у меня не те нервы.
– Ты, разумеется, прав, – согласился Джед, выдержав минутную паузу. И снова воцарилось молчание, нарушаемое лишь похрапыванием крысоловки, которая, успокоившись, снова улеглась у ног хозяина.
* Ларри Гагосян – крупный американский галерист.
– За какую картину… – заговорил наконец Франц, – за какую картину, по-твоему, дают больше всего?
Джед на мгновение задумался.
– Может, за «Билла Гейтса и Стива Джобса…» – предположил он.
– Именно. Какой-то американский маклер, чуть ли не от самого Джобса, предложил аж полтора миллиона евро. Уже давно… – сказал Франц напряженным голосом, в котором сквозило отчаяние, – уже давно арт-рынком правят богатейшие предприниматели планеты. А сегодня им впервые выпал случай приобрести не просто самые что ни на есть авангардные, в эстетическом плане, полотна, но еще и с собственным изображением. Не представляешь, сколько бизнесменов и промышленников пристает ко мне, чтобы ты написал их портрет. Мы вернулись в старорежимные времена придворных живописцев… Ну, в общем, я хочу сказать, что на тебя вовсю идет охота. Ты по-прежнему собираешься подарить Уэльбеку его портрет?
– Конечно. Я же обещал.
– Как тебе будет угодно. Неслабый такой подарок. За семьсот пятьдесят тысяч евро… Заметь, он его заслужил. Его текст сыграл важную роль. Он подчеркивает последовательность и системность твоего творчества, благодаря чему тебя не причисляют к новым фигуративистам и прочей шушере… Само собой, я оставил картины не на складе в Эр-и-Луар, а снял сейфы в банке. Я выпишу тебе бумагу, можешь забрать портрет Уэльбека когда угодно.
– Тут кое-кто заходил ко мне, – продолжал Франц не сразу. – Одна русская девушка, полагаю, ты знаешь, о ком речь. – Он вынул визитную карточку и протянул ее Джеду. – Чертовски красивая девушка…
Вечерело. Джед накинул куртку, предварительно убрав визитку во внутренний карман.
– Подожди, – сказал Франц. – Прежде чем ты уйдешь, я хочу убедиться, что ты врубился в то, что происходит. Я получил пять десятков звонков от предпринимателей, возглавляющих список самых богатых людей планеты. Иногда звонили помощники, но в основном они объявлялись лично. И все они жаждут, чтобы ты написал их портрет. И все предлагают минимум миллион евро.
Джед надел наконец куртку и вынул бумажник, чтобы расплатиться.
– Я тебя приглашаю, – хмыкнул Франц. – Не надо, не отвечай, я отлично знаю, что ты скажешь. Попросишь дать тебе время на размышление, а потом позвонишь и откажешься. А потом вообще перестанешь писать. Ты в своем репертуаре, как в эпоху мишленовских карт: вкалываешь годами, один как сыч, не покладая рук, а когда твои работы выставляются, ты все посылаешь к черту, едва добившись успеха.
– Ну это разные вещи. Тут меня заклинило на «Дэмиене Херсте и Джеффе Кунсе, деливших арт-
