Адальберт взял себе в союзники графа Хильдебранда, которого, как и его самого, заключил под стражу Арнульф в 894 году. Они собрали войско и отправились к Павии по дороге через Чизу.
Ламберт был на охоте в Маренго, когда ему сообщили о приближении мятежников. Не теряя времени на сбор войска, он вместе с всадниками из своего окружения, хотя их было не более ста, отважно ринулся навстречу врагу.
В Павии они узнали, что войско Адальберта и его союзника расположилось лагерем на берегах Сестериона, близ Борго – Сан-Доннино. Оно было многочисленным, но не имело никакого понятия о дисциплине: его бравые воины отдали должное еде и вину, устроили шумное гулянье с песнями и улеглись спать, ни на миг не задумавшись об опасностях, которые могли их подстерегать.
Ночью Ламберт со своими всадниками напали на погрузившийся в сон лагерь и расправились с теми, кто не успел убежать. Графу Хильдебранду удалось скрыться, но Адальберта, который спрятался в хлеву, схватили и отвели к Ламберту.
Общеизвестным фактом являлось то, что маркграф Тосканский во всех своих делах следовал совету жены, и намек на это содержится даже в надписи на ее могиле.[104] Однако Лиутпранду не кажется правдоподобной приписываемая Ламберту язвительная фраза: «Твоя жена была права, когда говорила, что если ей не удастся сделать из тебя короля, это будет означать, что ты просто осел. Ты не стал королем и очутился в хлеву». Как бы то ни было, маркграфа вместе с остальными пленниками отправили в Павию дожидаться суда, на котором должна была решиться его судьба.
Ламберт вернулся в Маренго и возобновил охоту, но 15 октября лошадь, на которой он преследовал дикого кабана, споткнулась и упала, увлекая за собой наездника. От удара о землю Ламберт мгновенно скончался.
Слишком большие надежды возлагались на молодого императора, красивого, энергичного, чтобы все поверили в несчастный случай. Рассказывали, что его убил Гуго – оставшийся в живых сын графа Манфреда Миланского. Ламберт осыпал его дарами, чтобы заставить забыть о гибели отца, но тот не забыл и, однажды оказавшись наедине с заснувшим императором в чаще леса, убил его мощным ударом дубины по голове, инсценировав падение с лошади. Якобы позже он признался в совершенном им преступлении.
Другие говорили о причастности Амолона, епископа Турина, которого туринцы ненавидели настолько, что с радостью придумали историю о том, как в наказание за его преступление его унес с собой дьявол. Он появился перед Амолоном в виде лисы, когда тот был на охоте; епископ последовал за исчадием ада и больше не вернулся.[105]
Павший жертвой убийцы или несчастного случая, Ламберт умер, унося с собой множество самых смелых надежд.
так начинается гордая надпись на его могильном надгробии.
Он был вторым Константином, вторым Феодосием – продолжает автор эпитафии. Сравнение с Константином объясняется легко, поскольку созыв ассамблеи в Равенне и договор с Папой после ужасающего кризиса, связанного с процессом Формоза, многим могли показаться зарей новой эры в истории Церкви. А вот сравнение с Феодосием требует более развернутого объяснения, к тому же не столь очевидного. Вероятно, автор эпитафии не хотел во второй раз ссылаться на заслуги Ламберта перед Церковью, сравнивая его с Феодосием, поскольку уже поставил его в один ряд с Константином. Следовательно, Ламберт должен был иметь какие-то другие общие с Феодосием заслуги: он якобы составил для своих подданных редакцию римского права, известную ученым как
Не переставая восхвалять императора, автор эпитафии говорит о его любви к миру, о его военной доблести; подчеркивая, что он ушел из жизни так рано потому, что его подданные были недостойны его. Видоизменив фразу из литургии, автор завершает надгробную надпись тихой молитвой:
Во всем облике Ламберта, в трагическом конце его жизни и в возлагавшихся на него трепетных надеждах было нечто столь возвышенное и поэтическое, что неизвестный поэт вспомнил сцену гибели юного Палланта. Весьма кстати в память о молодом императоре прозвучали стихи, которые Вергилий посвятил италийскому герою:
III
Беренгарий и его новые соперники
Ламберт умер 15 октября, а 6 ноября Беренгарий уже был в Павии.
Неизвестный поэт рассказывает, что целая делегация итальянских сеньоров отправилась к Беренгарию и обратилась к нему с такой речью:
Беренгария не пришлось звать дважды, а может быть, он даже не стал дожидаться приглашения и немедленно отправился в Павию.
Сполетская династия угасла: Арнульф был парализован, Адальберт Тосканский томился в темнице. Никто не оспаривал у Беренгария права на Итальянское королевство, и он беспрепятственно взял бразды правления в свои руки. Он вызволил Адальберта из заточения (что можно воспринимать как доказательство их связи и сообщничества во время мятежа), формально примирился с императрицей Агельтрудой, пообещал ей свою дружбу и оставил ей все те щедрые дары, которые сделали ее муж и сын. В отношении тех, кто сражался против него, он выработал примиренческий подход и принял под свое покровительство людей, которые прежде входили в близкое окружение Гвидо или Ламберта: маркграфа Анскария, Гаменульфа, епископа Модены, Амолона, епископа Турина (которого, вопреки надеждам туринцев, еще не утащил дьявол), Зенобия, епископа Фьезоле, графа Сигифрида из Пьяченцы.
Беренгарии был в прекрасных отношениях с Папой Римским, которые не испортились после предпринятой им поездки в Эмилию, хотя некоторые сомнения по этому поводу все же существовали.[108] Однако Беренгарии еще не успел в достаточной степени укрепить свое могущество за пределами своих наследных доменов, когда в Италию вторглись венгры.
Это было первое столкновение Запада с венграми, за которым последовали 55 лет варварского террора в христианской Европе. Беренгарии, как и все его современники, не имел ни малейшего представления о том, насколько опасны и сильны варвары, поэтому он быстро собрал войско и отправился навстречу врагу.
Миновав восточную границу Италии, варвары быстро продвигались к Павии, по своему обыкновению изредка отклоняясь от выбранного направления вправо и влево.
После смерти Ламберта и Гвидо IV, правителя Сполетского маркграфства, Беренгарию нужно было как- то уладить земельный вопрос в Центральной Италии, где он и находился в тот момент; он собрал весьма многочисленное войско – речь шла о пятнадцати тысячах его воинов против пяти тысяч венгров – и спустился в долину р. По, намереваясь переправиться через реку в районе Пьяченцы.
Приближение королевского войска вынудило венгров поспешно отступить; Беренгарии пересек По и следовал за ними по пятам. Венгры добрались до р. Адды и стали переправляться через нее в такой спешке, что многие утонули. С противоположного берега этой реки они направили к Беренгарию посольство, предлагая вернуть ему все трофеи, взятые ими, с тем чтобы он отказался от дальнейшего преследования и позволил им вернуться на родину.
Но победа над противником, который практически не выказывал никакого желания сражаться, была
