— И что Наташа? — А Наташа плачет, Не понимая, что все это значит,— Мне жалость горькая сдавила грудь: — Нам не оставить ли ее в покое До выясненья, что же с ней такое? — Нет, нет! Со свадьбою нельзя тянуть! Жуан красив, начнет любить и нежить, Она утешится. Пора утешить! Сказала так, Как будто отрубила, Вздохнула — и уже миролюбиво: — Ты — сочинитель, призванный творить, Вот и твори, на горькой правде зрея. Как бесполезно жизни быть добрее, Так безрассудно и жесточе быть. Об остальном когда-нибудь доспорим, Теперь пойди И попрощайся с морем. О море, море, В этот час прощанья Как мне любезно волн твоих качанье И шум, когда волна о берег бьет. На море море в шумах не походит, Балтийское колотит, как молотит, А Черное, хоть гневно, но поет. Мне, человеку северного круга, Роднее почему-то Море юга. Оно во мне Еще так долго пело Уже в моем краю, в метелях белых, Оно играло снежной белизной, Когда спешил я к двери ресторана На свадьбу ожененного Жуана, Сведенного с Наташей Кузьминой Не где-то, не в каком-то частном доме, А на одном собрании В завкоме. Русоволоса, Издали видна, Она была высока и стройна, Во всех приманках вызревшая к сроку, Был у нее чего-то ждущий взгляд, Каким невесты, как во сне, глядят На все еще пустынную дорогу. Тут мой Жуан, подвинутый судьбой, И очутился На дороге той. Все ладно бы, Но чем утишить стыд И боль Аделаидиных обид? Мне показалось, верьте иль не верьте, В просвете ресторанного окна Туманно обозначилась она И растворилась в снежной круговерти. Должно, где свадьбы, Там в бессонном бденье Загубленной любви Блуждают тени. Как не спешил, Но опоздал настолько, Что за столом уже кричали «горько!», И вот Жуан, обняв плечо жены, Склонился над лицом наивно-юным, Затмил его, как при затменье лунном, Когда Земля закроет лик Луны. Но из-за тени, тенью не затроган, Сиял и вился Золотистый локон. Из века в век, Изо дня в день еси Звучало «горько» на святой Руси. Казалось бы, в обряде есть накладка, Но хитр и мудр был древний драматург: Кричали «горько», выходило ж вдруг Не горько вовсе, а хмельно и сладко. И то-то рады все, Что губ слиянье Не горечь принесло, А лиц сиянье. Всего пустяк,
