несколько градусов! Выживание не дается само собой – оно всецело зависит от твоей внимательности и еще от везения.
Об этом стоит задуматься.
Это происшествие было пока самым серьезным из всех, что случались с ней за рулем, не исключая и тех ужасных дней, когда она только начала выезжать на трассу. И кто в этом виноват? У Иссерли не было ни малейших сомнений: снова Амлис Весс! Четыре долгих года она провела за рулем, и за все это время у нее не было ни одного происшествия. Она имела полное право считать себя самым осторожным водителем в мире, так что же такое нашло на нее сегодня? Все дело в Амлисе Вессе, в нем, и только в нем. Из-за него и из-за его мальчишеской выходки она чуть не попала в лапы смерти.
Какого хрена он вообще тут делает? Он же водселя от собственной задницы не в силах отличить! Кто вообще позволил ему забраться в этот транспортный корабль? Неужели старик Весс не понимает, насколько его сынок опасен для окружающих? На кон поставлено все, но почему при этом никто ни за что не отвечает?
Иссерли понадобилось еще несколько минут, чтобы взять себя в руки и осознать, что она просто впала в истерику. В тихую, безмолвную истерику. Даже поняв это, она все равно не могла начать рассуждать здраво. На протяжении всего дня на нее то и дело накатывали какие-то приступы безрассудности, которые угрожали захлестнуть ее всю без остатка. Только усилием воли она могла заставить себя вернуться к насущным делам. Гнев на Амлиса Весса, паранойя, которую вызывали у нее Энсель и его приятели-недоумки, – все это следовало отложить до возвращения домой. (И все же: удивительное дело, ни один из мужчин не встал на ее защиту, когда Весс принялся обвинять ее. Что это – обыкновенная мужская солидарность или тут что-то другое?) Не надо об этом думать, лучше проверь, сколько там горючего осталось в баке.
Бак оказался почти пуст. Надо немедленно заправиться.
Да и желудок, как вдруг заметила Иссерли, уже несколько часов пустовал, и она чувствовала голод на грани обморока. Боже, сколько времени прошло с тех пор, как она в последний раз ела? Сутки? Да еще бегала как безумная большую часть ночи, вместо того чтобы спать.
Если честно признаться, выехав в таком состоянии на дорогу, она сама напрашивалась на беду.
Когда Иссерли остановилась в Килдари, чтобы заправиться на станции техобслуживания «Гараж Донни», она ощутила невероятную усталость и головокружение. О, если бы она могла с такой же легкостью заправиться сама! В ожидании, пока освободится окошечко кассы, к которому стояли в очереди несколько водителей, Иссерли проскользнула в магазин и принялась жадно рассматривать пакеты с едой, выставленные на стеллажах под тусклым светом флюоресцентной лампы. Но всю эту пищу, увы, не стало бы есть ни одно разумное существо.
И все же, если хорошенько поискать, что-нибудь можно подобрать. Это всего лишь вопрос правильного выбора. Но сделать его непросто. Последний раз, когда она рискнула и съела какую-то водсельскую еду, провалялась в постели трое суток.
В нерешительности Иссерли принялась осматривать магазин, чтобы выяснить, не продаются ли в нем за пять или за десять фунтов кассеты с записями Джона Мартина или тех, других, музыкантов, имена которых были похожи на названия кошачьих консервов. Но в магазине не продавалось никаких кассет вообще.
Кстати, о водсельской еде и связанных с ней неприятностях: возможно, ошибка заключалась именно в том, что она выбрала нечто, выглядевшее один в один как прессованный брикет из вареной кожуры серслиды. На этот раз нужно выбирать пищу исходя не из внешнего вида, а из состава. Она была просто
Очередь таяла на глазах; Иссерли следовало немедленно заплатить за бензин, если она не желала привлечь всеобщего внимания. Она извлекла пакете хрустящим картофелем из маленькой металлической корзины и не без труда прочитала напечатанный микроскопическим шрифтом на блестящей упаковке список компонентов. На первый взгляд там не было ничего экзотического: одна картошка, масло и соль. Мужчин на ферме в столовой регулярно кормили чем-то из картошки в том же духе, хотя масло, разумеется, использовалось совсем другое.
Торопливо складывая в голове цифры, Иссерли выбрала три пакета хрустящего картофеля, коробку шоколадных конфет и номер «Россшир Джорнел», что составило в сумме как раз пять фунтов.
Через четверть часа машина Иссерли уже стояла на холостом ходу на парковке, а сама она, наклонившись над урчащим двигателем, соскабливала пушистый снег с ветрового стекла краем ладони. Собрав в пригоршню достаточное количество, она с наслаждением втянула его губами. Сначала она ничего не почувствовала – губы ее были лишены всякой чувствительности с самого начала. Но затем мягкая плоть полости ее рта и горла ощутила божественный вкус и тающую чистоту замерзшей влаги. После трех пакетов хрустящего картофеля Иссерли испытывала невероятную жажду.
Наглотавшись снега в свое удовольствие, он вернулась за руль «тойоты».
Всего лишь в десяти милях от дома она проехала мимо автостопщика, который с обреченным видом голосовал в темноте.
«Наплевать и забыть», – подумала Иссерли, оставив его за спиной, и начала долгий подъем в гору.
Но тут в ее голове словно под воздействием какою-то таинственного фотографического проявителя начало возникать отчетливое изображение автостопщика. Он с первого взгляда произвел на нее благоприятное впечатление, и именно поэтому на него стоило посмотреть во второй раз. К тому же было всего лишь начало шестого, летом в это время еще совсем светло. Вполне возможно, что те, кто отправляется в путь в это время, находятся в здравом уме и памяти. Не стоит так легко отказываться от удачи, когда та сама катит тебе прямо в руки.
Иссерли повернула назад, выполнив поворот со всей возможной тщательностью и аккуратностью. Никто не отреагировал на это ни гудком, ни миганием фар – для всех остальных участников дорожного движения она была не более чем просто еще одним собратом-водителем. Она уже не чувствовала себя такой опустошенной, как час назад: питание пошло ей на пользу.
Автостопщик, когда Иссерли проехала мимо него по другой стороне дороги, показался ей мрачным, но не агрессивным – по крайней мере, таким он ей увиделся в то мгновение, когда возник в лучах ее фар. В руках у него не было никакой таблички, и, возможно, для такой погоды он был несколько легкомысленно одет, но никакой чрезмерной экстравагантности в его наряде не отмечалось. В конце концов, на руки он надел кожаные перчатки, а его кожаная куртка была наглухо застегнута на молнию. Снежинки блестели на его темных волосах и усах и на плечах куртки. Он был высоким для шотландца и очень хорошо сложенным. Уловив признаки нетерпения на лице автостопщика, Иссерли решила, что тот уже почти дошел до положенного самому себе предела, после которого намеревался оставить всякие попытки поймать машину.
И тогда она снова развернулась и поехала назад, чтобы подобрать его.
Автостопщик наклонил лицо к дверце, в которой Иссерли до половины опустила стекло.
– Плохая погода для прогулок, – заметила она осторожно, надеясь вызвать его тем самым на откровенность.
– На работу устраивался, – ответил он, роняя капли растаявшего снега с усов. – Собеседование закончилось позже, чем мне обещали. Через час автобус будет, но я решил: дай, думаю, попутку поймаю.
Иссерли открыла дверцу, смахнув рукой пустые пакеты из-под картофеля с сиденья.
– Спасибо, – сказал автостопщик, так и не улыбнувшись. Вместо улыбки он шумно и тяжело вздохнул – очевидно, в знак признательности. Стянув перчатки, он пристегнул ремень, продемонстрировав татуировки в виде двух летящих ласточек – по одной на каждую руку, – вытатуированных в ложбинках между большим и указательным пальцем.
Уже трогаясь с места, Иссерли кое-что вспомнила.
