— Принцесса Гвинет, я буду рад услышать новости о моем старом друге аббате Ненниусе, поскольку среди нас находится гость, который только что прибыл из его обители.
— В таком случае скоро вам представится возможность вволю поговорить о своем старом друге, преподобный отец, — ответила Гвинет, глянув в мою сторону. — Но пока я предлагаю вам посидеть рядом с нами и послушать истории, которые расскажут барды.
Аббат с уважением исполнил просьбу принцессы, а бард, подогреваемый интересом девушки, прочистил горло и начал свою повесть:
— Я собираюсь рассказать вам историю Кассивелауна аб Бели, — начал он, привлекая внимание публики и обводя ее томными глазами. — Кассивелаун был королем тринобантов, и римляне называли его Касваллоном. Жил он в крепости Камулодунуме, главном городе королевства ужасных тринобантов. Само зло, как утверждали римляне, боялось этого племени, ибо именно из-за него они так никогда и не смогли взять острова Британии! — улыбнулся бард, и все закричали «ура!». Потом все пригубили кубки и снова наполнили их элем.
— Кассивелаун обладал капюшоном, который делал его невидимкой, и с помощью этого волшебного инструмента он следил за всеми своими врагами. Словом, его враги постоянно попадали в расставленные им ловушки. Он пересекал моря вплоть до французской Британии, где однажды высадился с сильной армией. Целью его было освобождение Флур, дочери Майнаха Горра, похищенной Мврчаном, коварным Уэльсским принцем, который заключил договор с Римом, — тут бард сделал эффектную паузу, слушатели затаили дыхание и стали еще более нетерпеливо ждать окончания истории. Слава Браги в сравнении с этим бардом, конечно, померкла бы немедленно.
— Кассивелаун разбил римлян, в опасной битве победил Мврчана и получил прекрасную принцессу, с которой прожил долгие годы в Гвасгвине, славясь своей честностью и никогда не делая никому ничего дурного. Но он был неприкосновенен, и никто не осмеливался заглянуть в лицо Кассивелауну, когда он гневался, даже римляне!
Крики и восторженный свист огласили стены зала при очередном упоминании о римлянах. Женщины, счастливые, словно дети, бросили в воздух лепестки цветов, и на лицах их засветилась неподдельная радость. И зал, который еще минуту назад казался мне мрачным и суровым, неожиданно превратился в место оживленных совместных воспоминаний. Этот бард явно знал, как правильно повести рассказ, и я сам искренне хлопал ему. Заметив мое внимание, он сделал мне предложение, которое прозвучало в определенном смысле как наказание.
— Подойди сюда, норманн, и расскажи нам свою историю. Например… поведай нам о своих богах.
— Но этот человек прибыл от преподобного Ненниуса, он больше не язычник, — вмешался аббат, выказав мне таким образом высшую степень уважения.
— Ничего, я все равно могу вам рассказать немного о верованиях людей с севера, хотя после проведенного Ненниусом обряда крещения христианство поглотило меня окончательно, а прошлые мои верования сровняло с землей. Но слушайте.
Царствует у норманнов Один, правитель асов, расы норманнских богов, и одновременно их отец. Другая раса подчинена расе асов и связана с ней — это раса ванов. Один правит всеми вне зависимости от могущества остальных богов. Все боги служат Одину, который есть отец Валгаллы, и сыновьями его становятся все, кто погиб в битвах. В Норвегии его называют еще Альфедр, а Валгалла — это грандиозный дворец в Асгарде, где сраженные в битвах воины весь день и всю ночь пируют до того часа, когда наступит Рагнарек — время гибели мира. И тогда все они вступят в великий бой на стороне Одина, Тора и других богов-воинов. Тор — это бог грома и войны, он почти так же могуществен, как Один, и всегда пользуется своим молотом, мьелльниром, который при броске возвращается обратно ему в руки. Тор сеет страх и разрушение среди врагов. Есть еще Локи, бог обмана и шельмовства, который правит вместе со своим любимцем великаном Ангрбодой. К ним примыкает и огромный волк Фенрир, и Йормунганд, мировой змей, которые, объединившись, начали великое разрушение мира. Но тогда Один объединился со своим сыном Тором, с девятью валькириями и другими военными богами и героями, павшими в битвах и живущими в Валгалле в ожидании того момента славы, когда все начнут сражаться за своих богов. Теперь наступили сумерки богов.
Поэтому вы должны понять, насколько для норманнов важны битвы и как вы должны приготовиться к наступлению их чудовищных армий. Получив такую возможность, я хочу еще и еще раз предупредить вас. — Тут я понизил голос почти до шепота, чтобы потом поднять его во всю силу моих молодых легких. — Короли, которых я знаю и которые убили моего отца Морского Волка, Хладнокровного, не имеют ни чести, ни совести. Они последователи подлого бога Локи, и они сделают все, чтобы поставить этот остров на колени и сравнять все королевства Британии с землей. Не забывайте — в их распоряжении больше десяти тысяч человек!
Все затихли, ибо слишком трудно было не понять из моих страшных слов намерений норманнов, слишком богата и прекрасна была Британия, чтобы они отказались приходить сюда снова и снова и в который раз завоевывать ее. По залу, подобно ледяной волне, прокатился страх, казалось, густой холодный туман на мгновение окутал высокий зал, и какие-то призрачные руки пригнули плечи всех сидящих.
— Мы будем сражаться так, как сражались всегда! — выкрикнула Гвенора, пытаясь изменить настроение в зале и рассеять тот ужас, который посеяли мои слова. «Что ж, — почему-то подумал я со злобой, — говорить такие высокие слова на пиршествах, где все опьянены элем, легко, но я посмотрю на этих женщин, когда они увидят перед собой полчища Айвара и Хальфдана!».
Но как раз в этот момент со мной решил, наконец, заговорить аббат, который все это время молчал, вежливо слушая мой рассказ про чужих богов.
— Но скажите же мне, юноша, как вас зовут?
— Энгус!
— Так вот, Энгус, не перестали ли вы верить в этих богов после того, как побывали у преподобного Ненниуса?
— Мой отец норманн, да, но моя мать из северной страны скоттов, и она христианка, хотя и никогда не слышала ни о каком Ненниусе. Я надеюсь, что сумею передать все знания, полученные мной от Ненниуса, моим потомкам, — закончил я почти печально, ибо в сидевших передо мной людях не видел ни одной из тех добродетелей, о которых говорил мне старик, и которые, тем не менее, называли себя христианами.
— И чему же он научил вас, юноша? — с любопытством поинтересовался аббат.
— Добродетелям.
— Добродетелям?
— Да, семи добродетелям. И еще — тому, как хранить их.
— В таком случае, сын мой, Ненниус передал тебе самое драгоценное из всех сокровищ мира! Может быть, ты согласишься хотя бы немного поделиться и с нами? — спросил он вдруг, и в голосе его я услышал вызов.
— Вы просите об этом меня, преподобный отец, но ведь вы сами знаете гораздо больше. А если верить Ненниусу, то добродетели усиливаются и укрепляются только через одно — намерение любить Бога. Каждому из нас необходимо понять, какой именно добродетели нам не хватает, и тогда искать их, а еще любить нашего Господа, все создавшего и все поддерживающего.
— Не совсем понял, но, кажется, он действительно сумел внушить тебе самое основное знание веры. Так храни же его крепко, сын мой, и да будет Господь милостив к тебе! Позже я с удовольствием побеседую с тобой, как о вопросах веры, так и о том времени, что ты провел с Ненниусом, — вздохнул аббат и уже совершенно по-дружески поднял вдруг в мою честь полный до краев бокал. Остальные тут же присоединились к нему. Вероятно, видя мое мирное общение с аббатом, все несколько успокоились, и мое присутствие их больше не раздражало.
— Но расскажи нам еще какую-нибудь историю, норманн! — потребовало несколько голосов, тут же поддержанных остальными: все были изрядно разогреты элем.
— Я лучше поведаю вам бретонскую историю, которую услышал от Ненниуса, — предложил я.
— Нет, вы только послушайте! — раздалось вокруг. — Норманн будет нам рассказывать бретонскую историю! Ха-ха-ха!
