материнской стороны, которая все сильнее возбуждала во мне желание ступить на твердую землю. Я не был прирожденным моряком. Это сильно меня расстраивало, но, с другой стороны, я утешал себя тем, что на суше любой увидел бы, какой я доблестный воин.
И чтобы заглушить терзания духа, я решил как следует изучить драккар и его возможности именно как военного судна.
К тому же не следует забывать, что я был молод и никто не требовал от меня быть таким же, как ветераны, чьи глаза напоминали ворота в
Эсбьорн, мой друг вот уже семнадцать зим, оторвал меня от мечтаний. Я был моложе его меньше чем на год, но вел себя как старший. Опытный ветеран, непобедимый воин — таким считал себя Эсбьорн, и терпеливо старался передать мне те драгоценные знания, которыми владел.
— Энгус!
— Да, Эсбьорн, — ответил я пересохшим, измученным от морской болезни голосом.
— Как ты думаешь, сколько рабов мне понадобится?
Эсбьорн был настоящим хвастуном. Он никогда не преуспевал в отношениях с девушками из деревни, хотя поначалу, благодаря своему росту и мощному телосложению, производил приятное впечатление. Но бравада всегда играла против него. А уж когда в дело вступал эль, заставить замолчать моего друга Эсбьорна становилось и вовсе трудно. Я был единственным, кто еще умудрялся выносить его общество в минуты опьянения.
Разумеется, мы оба знали, что, когда вернемся героями, победителями, богатеями, с огромным количеством рабов, наступит пора свадеб и время заводить собственных детей. Тогда мы тоже станем ветеранами с горами трупов за плечами, что пали под могуществом наших топоров.
— Разумеется немало.
— Немало? Но сколько же?
— Наверное не менее двух сотен.
— Да ты хвастун, сучий сын! Подожди, ты еще увидишь, как твой старый друг Эсбьорн обоснует свою собственную деревню из детей, что он принес в этот мир. Ах ты, ревнивый червь!
— Эсбьорн!
— Да?
— Но одного-то хоть мне дашь?
— Кого одного? — сухо спросил он, чувствуя, как вместе с моими словами на него начинает давить реальная жизнь.
— На меня, разумеется, ты всегда можешь рассчитывать! Но…
— Но что, Эсбьорн?
— Я дам тебе только одного.
— Спасибо тебе и на том, Эсбьорн.
— Жирная беззубая карга! — прошипел он. Потом тряхнул меня за плечи и умчался на другой борт.
— Жалкий червь!
— Пусть, но все-таки главное мое дело — сохранить тебе жизнь, Энгус! Это я обещал твоей матери на прощание. Вот! Хо-хо-хо!
— Так и быть, я поучу тебя, как действовать щитом, паршивая скотина! Поучу своим собственным топором…
И мы с Эсбьорном целыми днями баловались оружием под пристальными взглядами ветеранов. Надо признать, это было лучшее занятие, чтобы отвлечься от морской болезни и, главное — от того ощущения неуверенности, которое я испытывал на борту драккара.
Наконец мы добрались до берегов восточных англов и получили приказ причалить в одном из портов. Стоял особенно жаркий солнечный полдень, на небе почти не было облаков, и теплый бриз доносил приятную весть о том, что земли, лежащие перед нами, пустынны. Скоро их богатства станут нашими, и все плоды этих земель перейдут к нам. Но я сгорал от нетерпения проверить свои воинские способности и доказать свою доблесть.
После утомительной высадки мы целый день устраивали лагерь, а когда наступила ночь, вокруг была выставлена многочисленная охрана. Остальные улеглись спать, чтобы назавтра быть бодрыми и готовыми ко всяким неожиданностям. Но, как бы ни утомил меня минувший день, засыпал я с трудом.
— Энгус, Энгус, вставай, парень!
— …
— Вставай, да протри свою заспанную рожу — уверяю тебя, нам есть чем заняться!
Шум сотен человек, занимающихся утренними делами, наконец, привел меня в чувство. Я старательно протер глаза, чтобы сбросить последние остатки сна, которые упорно тащили меня обратно в блаженные грезы.
— Ешь овсянку и будь готов! — приказал Браги, сунув мне миску с пшеницей и овсом, сваренными на молоке. В кашу был также подмешан овечий сыр, что примирило меня с ненавистным варевом. Но я уже и без овсянки пришел в себя и первым делом схватил топор, будто только в нем теперь заключалась вся моя жизнь. Какая, к черту, овсянка в такой день?!
— Куда спешишь, парень? — посмеялся над моей серьезностью Браги. — Дел действительно много, но если не делать каждое из них как положено, то не добьешься ничего.
— Но, Браги… — попытался возразить я. — Я не голоден и хочу поскорей присоединиться к остальным! Мы ведь не на охоту идем… — Я чувствовал закипающее раздражение оттого, что столь важный человек в такой момент говорит со мной так насмешливо и о пустяках.
Но улыбка на лице старого скальда стала еще шире. Плевать он хотел на мои чувства.
— Энгус… Ты еще слишком молод… и слишком серьезен, чтобы идти по жизни на острие клинка, — философски заметил он, и глаза старика хитро блеснули. Когда же я все-таки попытался вырваться от него и присоединиться к остальным, он удержал меня. Потом пристально заглянул в глаза и спросил с улыбкой, словно заранее знал, что на этот вопрос мне не ответить:
— Энгус, а скажи-ка ты мне, каково главное оружие воина?
Я подумал, старый скальд тронулся умом и поспешил сказать первое, что пришло на ум, лишь бы от него отвязаться.
— Ну, Браги, это уж зависит от воина. Например, мое оружие — это боевой топор…
Тут я пустился в объяснения, но не успел сказать и двух слов, как был прерван его смехом, переросшим буквально в истерику.
— Боевой топор? Вот Энгус так Энгус! А, может, лучше меч
Такое заявление несказанно удивило меня, как будто человек, объясняющий мне, как согреться, вдруг посоветовал голым прыгнуть в ледяное море.
— Терпение, Браги? Но о каком терпении может идти речь? Терпение! Да это последняя вещь для воина! Только представить себе: стоять и ждать нападения врага!
— Терпение не значит бездействие, Энгус, — тихо ответил старик.
Тон его стал серьезен. Он снова превратился в учителя, который в далеком детстве учил меня множеству вещей, необходимых для благородного человека. И то, что говорил старый скальд, настолько заинтересовало меня, что я забыл про свой порыв бежать к собиравшимся воинам. Любопытство мое было задето. А он говорил в своей привычной манере, которая, собственно, и составляла всю суть его занятия: неспешного повествования о минувшем, о великих пирах, о превращении сиюминутных героев в воинов вечных легенд, о жестоких битвах в борьбе между небом и землей. Браги был, пожалуй, единственным образованным человеком на нашей земле простаков и грубых вояк, и недаром он тоже носил титул ярла… Я слушал его со вниманием и радостью, но как я мог быть терпеливым?! Наступал момент, которого я ждал
