этой планете.
— Ты очень милая женщина, Тил, и очень красивая.
И это была истинная правда. Тил полулежала, привалившись к Флинксу в тени огромного дерева, а ее тело было усеяно пятнышками лунного света. Все вокруг Тил, казалось, мерцало; ее тело ждало и манило.
— Но это не мой дом, не мой мир. Мне здесь очень многое нравится, но я вовсе не уверен, что захочу остаться насовсем. — Внезапно охрипнув, он откашлялся, прочищая горло. — Я не уверен, что захочу остаться насовсем где бы то ни было.
Чувствуя, что он огорчен, Тил попыталась отвлечь его:
— Расскажи о своем доме. Там все не так, как здесь?
— Везде все не так, как здесь, Тил. Ваш мир неповторимый, ни на что не похожий. К примеру, на Мотыльке, откуда я родом, гораздо холоднее.
— Я слышала о холоде. Думаю, мне он не понравился — Конечно, не понравился бы, — подтвердил Флинкс. — Там тоже сырость, но не такая, как здесь. И дождь есть, но совсем другой, холодный. Есть деревья…
Она вскинула голову:
— Деревья! Такие как у нас?
Он рассмеялся:
— Тил, по-моему, нигде во вселенной нет таких деревьев, как у вас. Я же говорю, это совершенно уникальная планета.
— Ну, видишь, как хорошо получается? Мир уникальный, и ты уникальный. Где тебе будет лучше, чем здесь? — простодушно спросила она.
Самое печальное, что он на самом деле хотел осесть где-нибудь, хотел обзавестись своим домом.
Вот только сейчас это было невозможно. Флинкс даже не знал, есть ли у него будущее. Да и вообще… Может, этот мир и подходит для Флинкса, но отсюда вовсе не следует, что Флинкс подходит для этого мира.
Однако Тил, конечно, этого не поймет.
— Еще на Мотыльке есть равнины, где деревья не растут вообще.
Она была изумлена:
— Вообще нет деревьев!
— А на некоторых равнинах даже не растет трава, и они весь год покрыты льдом.
— Льдом? Это что-то вроде холода?
— Это холод, который можно подержать в руках, — терпели во объяснял Флинкс. — Твердый холод.
Тил покачала головой:
— Легенды, легенды… Мне всегда в них верилось с трудом, а теперь оказывается, что все правда… Твердый холод… Неужели твой дом так неуютен?
— Я там вырос, а родился на другой планете. — Флинкс не хотел лгать ей. — Мне нужно узнать, кто я и что я, Тил, прежде чем связывать судьбу с кем-нибудь. И еще. Есть вещи, которые я просто обязан сделать. Что-то не так… там. — Он обратил лицо к небу. — Может, я обманываю себя, но мне кажется, от меня что-то зависит. Я могу что-то изменить или по крайней мере кому-то помочь. — Он провел пальцами по теплому живому дереву, на котором они с Тил сидели. — И этот мир тоже каким-то образом имеет ко всему этому отношение.
— Это дерево? — удивленно спросила Тил.
И снова Флинкс улыбнулся:
— Нет. Больше чем дерево. Гораздо больше. Я сам еще не разобрался. Очень многого не понимаю…
Она сжала его руку:
— Тогда ты нормальнее, чем тебе кажется.
Если бы, подумал он. Ах, если бы!
— Что-то происходит, Тил. Что-то очень важное. И я, кажется, нахожусь в самом центре происходящего. Такое ощущение, будто я должен связать в один узел множество нитей. Не знаю, какова моя роль в происходящем. Знаю только, что я — участник событий.
— И поэтому ты не можешь жениться?
— Женившись, я поступил бы нечестно. Сначала я должен сделать то… что я должен сделать.
Некоторое время она молчала, задумчиво глядя в сторону.
— А потом?
— Что будет потом, я не знаю.
Тил печально вздохнула. Молодые фуркоты смешно похрапывали во сне, огромная спина Саалахана бесшумно поднималась и опускалась вместе с Пип.
— Значит, у нас с тобой ничего не может быть?
Флинкс задумался. Его участь, какой бы она ни была, счастливой или трагической, пока еще не решена. Концы нитей еще не скоро сойдутся вместе. А до тех пор… Вот она, реальность сегодняшнего дня — лес, дождь и тепло лежащей рядом женщины.
— Я этого не говорил, — ответил он серьезно. — Я лишь сказал, что не могу быть твоим мужем.
Печаль на лице Тил сменилась сияющей улыбкой. А потом женщина обняла его.
Глава двадцатая
Спустя несколько дней трудного пути они добрались до Дома-дерева. Флинкс терпеливо шагал позади Саалахана и Тил, поглядывая на детей, бесстрашно резвящихся со своими фуркотами над зеленой бездной, чей вид вогнал бы в ступор любого взрослого атлета из цивилизованных миров. Время от времени они обходили опасные места, которые Флинкс даже не успевал заметить, а как-то раз по приказу Тил он на цыпочках прошел мимо стройного дерева с гладкой корой, которое внешне было ничуть не опаснее своих соседей.
В конце концов Мумадим заявил, показывая вправо, что нужно идти в эту сторону. Тил и Саалахан посовещались с ним и решили, что эти места и впрямь им знакомы. Однако это направление существенно расходилось с тем, которое указывал путевод Флинкса.
— Если поймем, что ошиблись, то без труда вернемся на прежний путь, — сказала Тил. — Но мне кажется, Мумадим прав — Дом совсем близко.
Спустя час правота юного фуркота подтвердилась. С точки зрения Флинкса, отходящая от Дома- дерева ветвь ничем не отличалась от той, по которой он спускался с места посадки шаттла. Но, конечно, на самом деле это была совсем другая ветвь.
Безо всякого предупреждения сверху спрыгнул огромный незнакомый фуркот, преградив Саалахану путь. Пип, уловив испуг хозяина, мгновенно поднялась в воздух, готовая отразить любое нападение.
К фуркоту тут же присоединился человек, чуть выше ростом, чем Тил, и одетый так же, как она. Первое, что он сделал, это ткнул пальцем в сторону Флинкса:
— Кто это?
— Привет, Енох.
Сделав шаг вперед, Тил положила ладони на плечи незнакомца. Он, однако, не успокоился и, наклонившись, попытался заглянуть ей за спину. Флинкс не понял, кто ему больше не нравится, он сам или Пип.
Саалахан подвел молодых фуркотов к Еноху, чтобы они поздоровались. Кисс и Двелл с радостными
